Второго Фельдмаршала топчут. Чтоб не хихикал, падла! И, вообще, они его не любят за то, что он Медведей рвет… Ну, как ты, сеструха? Я же с тех пор, как на альтернативную службу попал, про тебя ничего и не слышал больше. Вернулся, а тебя уже и след простыл. Ну, а я через Распределитель Ресурсов в другой город уехал, сантехником в институте запахивал. Сегодня вот с утра на профессора сдал, а к обеду в Главные Фельдмаршалы Покорения Марса продвинулся. Твои хлопоты?

— Мои, — отвечает Маринка, — чьи же еще? А я, пока ты на альтернативке был, с юношеской сборной в Париж поехала да там и осталась. Меня в Академию Парижской Богоматери пригласили, ну, в ту, самую элитную, слышал, наверное? Весь мир объездила. А год назад домой потянуло, по тебе соскучилась. Да разве у нас сразу найдешь? Я про полет этот первая узнала — мне американский президент позвонил, похвастался. Хотела сразу насчет тебя сказать, но передумала. Они же там чокнутые: на Марс только лучшие из лучших, и никакого блата. Наши-то к этому проще относятся. Так я сначала Самоделкина с Плешивым потрясла, чтобы места забронировали, а потом Безопасность на твои поиски бросила. Американцы, когда поняли, чего от них хотят, обрадовались, нашим кредит пятьдесят миллиардов отвалили и на совместный экипаж сразу согласились. А эти кредит хапнули и заявляют, что, ладно, так уж и быть, сами летите. Ну, я им там разгон в Кремле устроила! Всем Советом Министров извиняться ходили, а министра культуры побили за что-то… А тут и американская общественность взволновалась, за совместный экипаж митингуют. Они же полет на Альфу Центавра за чистую монету приняли, как дети, в самом деле! Спонсоров и рекламу распределили, конкурс " Мисс Риджил Центаурус" провели. Меня в жюри приглашали, да мне же некогда! Там основные претендентки из Невады были, а победила из Техаса. Между прочим, внучка национального героя, а отец ее, генерал Крутой Уокер-младший, миротворческими силами во время Пятилетней Атомной Войны командовал. Мне по Интернету фотографию прислали. Ничего девица, интересная, только глаз слишком много, и хобот длинноват… В общем, вопрос только вчера вечером решился. Твоя кандидатура, сам понимаешь, прошла без обсуждения.

— Ну, ты даешь, сеструха! — говорю я восхищенно. — А вон тот профессор, не знаешь, откуда?

— Этот дебил мордатый, что ли? — смеется Маринка, как колокольчиком звенит. — Да это Плешивого троюродный племянник. Он на Красной Площади барахолку держит и кафе "Вокруг Мертвого Дедушки". А вот третий, может, и профессор, действительно. Его Шестая Палата Поддумы выдвинула, а потом и Дума, и Верховное Вече поддержали. Я точно не интересовалась — зачем мне? Я только для тебя старалась.

— Ну, ты даешь, сеструха! — снова повторяю я, как натурально уехавший крышей попугай, хотя и чувствую, что базар мой — не тот, и других слов ждет от меня Маринка, сестренка моя ненаглядная.

— Изменилась-то ты как…

— И ты изменился, — грустно-грустно говорит Маринка. — Я хоть и маленькая была, а помню, как тебя в нашей школе за стихи хвалили и за математику. И меня ты раньше Ультрамариночкой звал, а не сеструхой и не шалавой. Где ж это тебя так, братик?

— Где-где, — говорю. — Там же, где и всех. В альтернативной колонии для призывного возраста. Хорошо еще, что не в армию угодил. Да и вообще, по жизни… Ну, что, мы рванули что ли? Американцы ждут…

А она стоит, молчит, в шубу кутается и гипнотизирует меня своими ультрамариновыми глазищами. И я хрипло и заковыристо выталкиваю деревянным языком:

— Спасибо тебе… сеструшка…

Тут Маринка обрадовалась, как будто я ее по-французски послал, прижалась ко мне, шепчет на ухо:

— Лети, братик. Может, хоть на Марсе людей встретишь.

И поворачивается Маринка, и идет обратно к лимузину, а вокруг все вытягиваются, и даже Второй Фельдмаршал, которого крапчатые успели лимузином вручную переехать, корчась, пытается отдать честь.

***

Очухался я от невеселых мыслей, только когда "ВазоМиг" в пике свалился.

— Ну, как, — спрашиваю, — успеваем, пиковый?

— Не боись, козырный, — отвечает пилот, — успеем. Минут пять потеряли всего. Я — то сначала по старой памяти на Флориду рванул. Лет десять не летал — керосина не было, таксером халтурил. А американцы, оказывается, новый космодром в Калифорнии отгрохали. Тринадцатое чудо света, не хухры-мухры, врубаешься? Второй Фельдмаршал, гриб склерозный, не предупредил! Хорошо, какой-то стручок из НАСА на связь вышел, надоумил. Мне торжественную встречу готовят, а вам — проводы. Три вертолета с журналистами подняли, не хухры-мухры! Ну, я им покажу класс, лохам!

Я вниз гляжу и вижу: точно, стоит на широченной взлетной полосе "Спейсобус", весь ленточками обвязан, цветами усыпан. Оркестр в мундирах у трапа, головы подняли, на нас смотрят — все натурально, без туфты и лицемерия. А сбоку полоса поменьше, и на ней надписи по-русски мигают-переливаются. С одной стороны: "Добро пожаловать!", с другой: "Сегодня Марс, а завтра — Риджил, в натуре Центаурус!"

Только что-то вот музыканты из оркестра начинают пригибаться, головы дудками закрывать и разбегаются в разные стороны, как тараканы.

— Прицел поправь, — говорю, — кореш. Не на ту полосу падаем.

А он мне опять:

— Не боись, козырный, прямо к парадняку подам!

Тут я его задумку просекаю. Хочет он на форсаже тормознуть, развернуться и прямо на развороте рядом со "Спейсобусом" встать.

— Давай, корефан, — говорю одобрительно. — Покажи им, кто в воздухе господствует, несмотря на временные экономические трудности.

А внизу обстановка продолжает радикально изменяться. Оркестра и след простыл, по трапу в "Спейсобус" три неуклюжие фигурки в скафандрах карабкаются, а от здания космопорта, сделанного в виде перевернутого блюдца на длинной тонкой ножке, пожарные машины мчатся.

Пилот в раж вошел, глаза горят.

— Та-та-та-та-та-та-та…

Я ему с беспокойством напоминаю:

— Не пора, угорелый?

— Ах, да, чуть не забыл, — отвечает и на педаль давит.

Тут глаза у него сереют и голос садится.

— Тормоза… — шепчет. — Тормоза…

Я в зеркало заднего вида глянул: все три тормозных парашюта со стропов оборвались и накрыли вертолеты торжественной встречи, которые поближе подлетели, чтобы разруху заснять.

А летун уже в полной прострации руками по кабине шарит и натурально дезертировать пытается.

— Катапульта… Катапульта где?

И дергает, гад, ручку, и не ту, урод, дергает, потому что остается на месте, а в кабине вой стоит, и горит красное табло: "Внимание! Экстренное аварийное торможение!" И таким макаром, в вое, в дыму и в пламени стукаемся о землю, из-под брюха молния сверкает, подпрыгиваем, снова стукаемся и замираем в метре от "Спейсобуса".

Минут пять посидели, покурили, потом на полосу спрыгнули. Следом два