Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы только не было этой дистанции длиной в шаг, и руки у неё на плече, и этого непроницаемого выражения на его лице, и взгляда, слишком требовательного и внимательного.
Она инстинктивно попыталась отстраниться, но штурман положил вторую руку ей на плечо, словно в объятии.
При других обстоятельствах это могло быть даже приятно. Коре редко доставалось чьих-то прикосновений — да, пожалуй, кроме гнусных лап работяг она помнила лишь нечастые объятия матери.
Как было бы здорово, если бы Коре не требовалось лгать, и можно было рассказать всё, как есть! Но правда явно не понравится суровому штурману…
Вся правда.
Кора вдруг нашарила ниточку, способную вывести её из этой ловушки. В конце концов, ей вовсе не требовалось выдумывать, достаточно умолчать о первом дне весны и о том, что…
Туман снова заплескался перед глазами, горячими каплями осел на ресницах, и Кора, не желая, чтобы штурман видел её слёзы, торопливо шагнула вперед, ткнулась носом в плотную ткань мундира, судорожно втянула воздух — он пах шерстью, немного дезинфекцией и ещё чем-то трудноуловимым — и, ощутив, что железная хватка штурмана сменилась легким успокаивающим прикосновением, заговорила почти спокойно:
— Если умрёте вы, или капитан Зевс, или сама Деметра, да хоть военный с самым паршивым званием, с вами придет прощаться весь корабль, а потом вас кремируют, или даже и нет, в зависимости от заслуг, а то, что останется — гроб с телом или пепел с урной — отправят за борт, и вы будете вечно лететь между звёзд. А меня… моё тело положат в большой автоклав, и я стану питательной жидкостью, на которой мама будет растить деревья, из которой делают новые ноги и руки в медицинском отсеке, из которой растят животных на мясо, и от меня не останется ничего…
Говорить об этом было так восхитительно-легко, но в какой-то момент слова кончились, и Кора осознала, что плотная ткань мундира намокла от её слез, и что одна рука штурмана всё так же касается её плеча, а второй рукой он осторожно распутывает её волосы, чего на её памяти не делал никто.
— …и никто не скажет: вот, это дерево выросло на питательном бульоне из Коры, а вот то — на бульоне из переработанных нечистот, — закончила она.
— И ты решила спросить у Таната, что будет с тобой после смерти?
— Вроде того, — сказала девушка, отстраняясь, благо на этот раз штурман не стал её удерживать. — Ой, я, кажется, не только плакала на вас, но и вытерла о вас всю пыль…
— Не беспокойся, это мне следовало быть с тобой помягче. Пойдём, уже недалеко.
Штурман зашагал вперёд со словами, что теперь ему ясно, почему Кора не хочет обсуждать это с Деметрой: если за тысячи лет та так и не поняла, что у каждого своя мера горя, и…
— И что далеко не каждый мечтает стать подкормкой для тепличных растений, — мрачно закончила Кора, когда двери из стекла и белого пластика (наверно, роботы — уборщики наведываются к ним втрое чаще, чем к остальным) разъехались в стороны.
В отсеке Таната Железнокрылого был такой же яркий мертвенный свет, белые стены, блестящие светлым металлом столы, стальные инструменты. Всё, решительно всё было максимально светлым — единственным тёмным пятном оказались чёрные металлические крылья за плечами хозяина, который вышел встречать их на пороге другого отсека.
Глаза у Таната были серыми, волосы — русыми, а взгляд — острым, как скальпель в его руке.
— Что, опять? — сказал Аид вместо приветствия.
— Из-за какой-то мрази я вынужден пахать в две смены, — мрачно сказал Танат, протягивая Аиду руку в стерильной перчатке. — Кого ты ко мне привёл?
Он явно не мог не заметить ни Кору, ни следы её пребывания на штурманском мундире.
— Это Кора, дочь Деметры, — представил девушку штурман. — Танат Железнокрылый, лучший патологоанатом на этом корабле. И на этом свете.
— Ты необъективен, — отмахнулся Убийца, отвечая на удивлённый взгляд Коры кривой усмешкой.
Девушка робко разглядывала Таната и его вотчину — весьма и весьма напоминающую медицинский отсек прозекторскую.
— Деметра говорила о вас, — неловко сказала Кора, не зная, как начать разговор. — Правда, не очень подробно, я даже не знала, что вы патологоанатом. Она просто ворчала, что из тех тел, что попадают к вам, ещё ни одно не пошло в питательный раствор, все либо уходят в гробах, либо идут на кремирование. Якобы вы…
Она хотела сказать «ненавидите жизнь», потому что чувствовала, что с Танатом, этим чернокрылым киборгом в белоснежном халате, можно не выбирать слов, но тут её прервал тихий смех штурмана.
Кора так и подскочила, во все глаза созерцая чудо из чудес — давящегося от смеха Аида Кроновича.
— Чего смешного? — недовольно буркнул Танат.
— Ну, знаешь, — сказал Аид, отсмеявшись, — скажи мне кто пять-шесть тысяч лет назад, что ты будешь конкурировать за трупы с Деметрой…
— Тьфу на тебя, «конкурировать», тоже мне, — скривился Танат. — Да забирала б хоть все, это Зевс запретил перерабатывать умерших от болезни или вот криминальных. Хотя по мне, дебилов, которых зарезали в поножовщине, можно и в автоклав.
— С больными тебе, наверно, понятно, — Аид посмотрел на Кору, и та испуганно кивнула. — Полная дезинфекция и кремация. А криминальных сначала отправляют на вскрытие. Труп можно отправить в переработку не позже суток после смерти, если, конечно, это живой человек, а не биологическое существо, полностью созданное из вторичного сырья. Такое тело может храниться неделю. Потом качество… материала резко падает из-за процессов разложения, и отправлять в переработку становится нерационально — дольше возиться, очищая питательный раствор от продуктов распада. Танат и его подчиненные же обычно не выдают криминальные трупы, пока дело не раскрыто.
— Пора, наверно, начать выдавать, — без особого энтузиазма сообщил Железнокрылый. — У меня тут морг, а не склад.
— А в чем дело? — осторожно уточнила Кора. Она, конечно, имела какое-то представление о том, почему у Таната случился резкий наплыв криминальных трупов, но все её знания были обрывочными.
— Ты что, не слышала про маньяка? — на каменной в общем-то физиономии патологоанатома отразилось удивление.
Кора призналась, что кое-что слышала, точнее, подслушала, благо ни Деметра, ни посетители её оранжерей не были настроены разговаривать о маньяке.
— Да, кстати, — спохватился штурман. — Кора хотела поговорить с тобой о смерти, — в том, как он сказал это, прозвучало эхо чего-то далекого и безапелляционного, словно приказ. Хотя… нет, пожалуй, это не было приказом, как не было и дружеской просьбой, скорее, каким-то… Коре показалось, напоминанием.
— Деметра
