Пришлось сделать шаг навстречу массовому зрителю, а пьеса «Антоний и Клеопатра», где любовь и смерть присутствовали в равных пропорциях, наверняка должна была привлечь публику. Я одобряла выбор пьесы, но сомневалась в выборе места. Подвал «Сент-Эдмунд Холла» великолепно подходил для интимных сцен (от него и пошло название труппы), но зрители в нем не помещались, а смена декораций в тесноте и полумраке сцены превращалась в настоящий ад. Я забыла сказать, что труппа «Подвала» была так мала, что мы нередко играли по две роли, и даже ведущим актерам приходилась заодно таскать декорации. Мне это было особенно сложно, потому что в моем костюме была масса толщинок спереди и сзади, и с каждым спектаклем их почему-то становилось все больше. Я знала, что у меня не очень женственная фигура, а Клеопатра уже успела родить детей до встречи с мужчиной своей жизни, и тут уж я начала сомневаться, кого я играю: царицу Египта или кого-нибудь из телепузиков.

За костюмы отвечала Филидда, исполнявшая также роль моей служанки Хармианы. Роль служанки для нее была некоторым понижением по службе, потому что, когда мы играли Ромео и Джульетту, она исполняла роль Джульетты, а я – няни. Я тоже пробовалась на роль Джульетты и, наверно, получила бы ее, если бы на Ромео не выбрали бойфренда Филидды. Когда объявили, что именно Грег будет играть романтического героя, я поняла, что мне не грозит упасть в обморок с балкона. Не получи Филидда роль Джульетты, она могла бы уйти из труппы вместе с дорогостоящим осветительным оборудованием, купленным ею по беспроцентному кредиту у своего фантастически богатого отчима.

– Бородавки не забудь наклеить, – сказала Филидда, когда я стала гримироваться перед премьерой.

– Я не уверена, что у Клеопатры были бородавки, – заколебалась я.

– Тогда у всех были бородавки, – заверила она меня. – Представляешь, какая мерзость могла их укусить в пустыне? А бубонная чума?

– Разве это было при Клеопатре? – спросила я.

– Возможно.

– Все-таки я не понимаю, зачем они нужны. Это же отвлекает зрителя.

– Род хочет, чтобы наша постановка «Антония и Клеопатры» была самой реалистичной из всех университетских постановок, – терпеливо объяснила она. – Бородавки – это его идея.

– Хорошо. – Меня одолевали сомнения, но я прилепила одну бородавку на кончик носа, и тут же с облегчением подумала, как хорошо, что никого из моих друзей нет сегодня в зале.

– А сама ты бородавки клеить не собираешься? – спросила я, видя, как она рисует себе толстые черные круги под глазами, превращая тихую провинциальную девушку в разъяренную гурию. – Если у Клеопатры были бородавки, наверняка у ее служанки тоже были бородавки.

– У меня есть, – ответила Филидда, показав мне крохотную припухлость на подбородке. – Теперь сиди смирно, я подведу тебе глаза.

Я закрыла глаза и отклонила голову назад.

– Сиди смирно, – повторила Филидда, подходя ближе и держа карандаш для глаз как кинжал. – Если ты дернешься, я могу выколоть тебе глаз.

– Я не дернусь, – пообещала я.

– Нет, ты дернулась, Лиза, – сказала она и ткнула карандашом в глаз.

– О-о! – я выпрямилась, прижав ладони к лицу. – Ты ткнула меня карандашом!

– Я тебе говорила, не дергайся! Больно? – спросила она удивительно бодрым голосом. – Хочешь, я позову Рода и скажу ему, что ты не можешь играть?

– Сначала посмотри, что у меня с глазом!

– Открой! – Филидда оттянула мне веко. – Ну как, видишь?

– Нет, ты же закрыла мне глаза пальцами.

– О черт, прости, – сказала она, не убирая пальцы. – Ох, Лиза. Какой ужас. Премьера «Клеопатры», а ты не можешь играть.

– Могу, – возразила я, отталкивая ее руки. Все плыло передо мной как в тумане. Хотя она ткнула меня в левый глаз, слезы лились из обоих и казалось, что они болят оба. – Да как он выглядит, этот чертов глаз? – спросила я ее.

– Ой, Лиза, ужасно. Действительно ужасно. Даже не знаю, что тебе сказать.

– Лучше дай зеркало.

– Думаю, тебе лучше не смотреть.

– Дай мне зеркало!

Прозвенел звонок, приглашая публику занять места. Меньше чем через две минуты после того, как поднимется занавес, я должна быть на сцене, пленительная и гордая, а тут грим течет у меня по лицу, как разлившаяся нефть в Ниагарском водопаде.

– Уже звонок, – завопила Филидда, как будто я его не слышала. – Боже мой, Лиза. Что делать? Давай, я сыграю роль Клеопатры, да? А ты Хармиану. У меня парик длиннее, и тебе будет легче: у нее меньше текста.

– Что у вас такое происходит?

Это Род пришел узнать, почему мы не явились на медитацию, которая проводилась перед каждым спектаклем.

– Мы читаем мантры.

– У Лизы ужасная травма, – объяснила Филидда. – Клеопатру буду играть я. Какой кошмар.

Но для нее это был совсем не кошмар. Я вдруг подумала, что Филидда могла специально ткнуть меня в глаз, чтобы забрать роль себе. Как-никак, ее Грег играет Антония, и все слышали, как Филидда сомневалась, что он сможет симулировать любовную сцену.

– Я буду играть, – возразила я. Сквозь туман в глазах я увидела на лице Филидды выражение глубокого неодобрения.

– Тебе же плохо, Лиза, – зашептала она.

– Мне хорошо. Я отлично вижу правым, а ко второму акту и левый наверняка отойдет.

– Родни, ей плохо, – сказала Филидда, срываясь на визг. – Она может от шока забыть текст. А вдруг она споткнется или еще что-нибудь?

– Вот тогда и будешь играть, – сказала я. – Я справлюсь. Знаешь, как я ждала этой роли. Сделай-ка мне повязку на глаз.

Поняв, что за кулисами меня не удержать, Филидда, ворча, принялась за дело. Я думала, повязка будет незаметной и ее прикроют египетские косы, но когда подняли занавес, на сцену в премьерном спектакле вышла Клеопатра с большой нашлепкой из пластыря на весь глаз. Но по крайней мере она отвлекала от бородавок.

Я старалась не думать о том, что выгляжу, как после десяти раундов с Франком Бруно[6]. На самом деле резь в глазу помогла мне собраться и удачно продемонстрировать ярость в нужных местах. Конечно, не все шло гладко. Антоний чуть не погиб раньше срока, когда с софита сорвался один из тяжелых прожекторов и грохнулся прямо ему под ноги – в разгар беседы с Цезарем. Между актами выяснилось, что Хармиана подозревает Антония в шашнях с первокурсницей, и бедняга стал так зажиматься, что публике было в пору задуматься, как его вообще угораздило заинтересоваться женщинами.

Несколько раз я слышала, как в зале охают и гудят, и надеялась, что это реакция на мою игру, а не на повязку или бородавку, которая свалилась с носа на ноги Хармиане, когда она коленопреклоненно внимала моему плачу по Антонию. Во время короткого перерыва за кулисами Филидда швырнула мне бородавку с таким отвращением, словно она была настоящей.