Не считая Гласснера, который, отхлебнув воды, занудно продолжил чтение завещания, из всех присутствующих только юная Тиффани не взирала на меня с откровенной враждебностью. Она разглядывала свои колени.

Я же была настолько ошарашена, что, раскрыв рот, вылупилась на адвоката. У меня даже мелькнула мысль встать и сказать: "Эй, минуточку, не гоните лошадей. Здесь какая-то ошибка". Мне не терпелось оповестить собравшихся о том, что Эфраим Кросс и я не были даже знакомы. Но что-то удержало от этого шага.

Не знаю, возможно, деревянные панели и серьезные лица на меня так подействовали. Такое было ощущение, что находишься в церкви. А в церкви вы же не станете поднимать руку, чтобы возразить священнику, даже если не во всем с ним согласны. Я решила, что будет лучше, если подойду к Гласснеру после окончания чтения и обсужу с ним этот вопрос с глазу на глаз.

Поскольку механические головы, к моему великому смущению, были по-прежнему развернуты в мою сторону, я решила последовать примеру Тиффани. Не скажу, чтобы было так уж интересно разглядывать свои коленки, но все лучше, чем смотреть вокруг.

Пока я делала вид, что изучаю полоски на юбке, мысль моя работала с бешеной скоростью. Гласснер говорил о ста семи тысячах с мелочью. Боже праведный! Это же куча денег. Но ведь на самом деле деньги вовсе не мои, разве не так? Во-первых, что это за бред про "страсть и радость"? Да произведи я на кого-нибудь такое впечатление, уж наверняка помнила бы об этом. Или не помнила? На секунду я засомневалась: не страдаю ли расщеплением сознания? Бывает, что в одном человеке сидят две разные личности, а если судить по тому, что прозвучало, моя вторая личность проводила время куда веселее, чем первая.

Насколько я помню, последнее свидание с мужчиной у меня состоялось три месяца назад. Малый был из разряда "вполне приличных". Но уже на втором свидании я выяснила любопытную подробность: у всех его предыдущих подружек — и у четырех бывших жен — имена начинались с буквы «с», большой буквы «С». Такое у него было требование к женщинам. Не знаю, может, я чересчур разборчива, но мне подобная требовательность показалась немножечко странной. Поразмыслив недолго, я припомнила отличное слово, и тоже на «с», — сваливай!

С тех пор у меня никого не было. Если, конечно, моя вторая личность не развлекалась на полную катушку, а я и ведать ничего не ведала. Однако я решительно отмела эту теорию. Если у вас расщепление сознания, то должны быть и провалы памяти. К несчастью, я помнила каждую секунду моей унылой личной жизни. В последнее время она в основном сводилась к просмотру фильмов по кабельному телевидению вечерами по пятницам и субботам. Некоторые фильмы были про любовь, но не думаю, чтобы Эфраим Кросс, пронюхав каким-то образом о том, как я наблюдаю за чужими страстями по телевизору, вдруг ни с того ни с сего взял да и отвалил мне сотню тысяч.

Разве что из жалости. Но такое маловероятно.

Тогда почему же покойник старается внушить людям, что мы с ним были сладкой парочкой? Уж не для того ли, чтобы поизмываться над женой напоследок? Чудовищная жестокость. Взглянув на страдальческое лицо миссис Кросс, ставшее серым в тон платью, я не могла не посочувствовать ей. Муженек достает бедняжку даже из могилы. Да еще и нагло врет.

Знаю, о мертвых плохо не говорят, но я все равно скажу: ну и мерзавец же этот Кросс! Неудивительно, что кому-то очень захотелось его прикончить.

Эта мысль заставила меня похолодеть. Как же сразу не сообразила, что у меня возникла еще одна интересная проблема! Я не стала заглядывать в четыре глаза двух полицейских, сидевших рядом. Не надо быть гением, чтобы догадаться, о чем они думают.

Проклятое завещание снабдило меня отличным мотивом, чтобы убить Эфраима Кросса.

Казалось, Гласснер никогда не кончит читать. Он все бубнил и бубнил на юридическом жаргоне про очищенную от долгов собственность, про то, кому все достанется в случае чьей-либо смерти, и т. д., и т. п. Основная мысль — если я правильно поняла профессиональную абракадабру Гласснера — заключалась в том, что если я умру, то миссис Кросс получит пресловутые сто тысяч с хвостиком, предназначавшиеся мне. На лице безутешной вдовы отчетливо читалось, что такой вариант ее более чем устроит. А если миссис Кросс умрет прежде меня, то ее дети поделят все, что осталось.

В газете я прочла, что состояние Эфраима Кросса измерялось миллионами, так что потеря каких-то ста тысяч вряд ли могла причинить миссис Кросс серьезный финансовый ущерб. Однако, судя по горящему взгляду вдовы, которым она пыталась меня испепелить, миссис Кросс переживала не столько из-за денег, сколько из принципа. Будь ее воля, она бы не выдала ни цента бессовестной нахалке, крутившей шашни с ее покойным муженьком.

Я ее понимала. Возможно, если бы я действительно была любовницей Эфраима Кросса, то взглянула бы на это дело несколько иначе. Но поскольку я совершенно не знала покойного, точка зрения миссис Кросс представлялась мне вполне справедливой. Посмей мой бывший муж подарить хотя бы десять центов своей "самой любимой подружке", ему бы это даром не прошло.

Наконец Гласснер закончил и, оглядев присутствующих, произнес:

— Вот, пожалуй, и все. Есть вопросы?

Никто не откликнулся. Истолковав молчание как дружное «нет», Гласснер удовлетворенно кивнул и встал, давая понять, что дело в шляпе.

Однако адвокат явно поспешил: Матиасу Кроссу было о чем спросить служителя Фемиды. Бородач стремительно направился к дубовому столу и наклонился к Гласснеру. О чем он говорил, я со своей галерки не слышала. Впрочем, слышать было и не обязательно. О содержании вопроса Матиаса было нетрудно догадаться по громогласному ответу:

— Конечно, вы можете попытаться. Но, думаю, суд с вами не согласится. Эфраим подписал новое завещание всего пять дней назад, здесь, в офисе. Оно было должным образом засвидетельствовано и…

Матиас снова что-то нетерпеливо забормотал, и я опять не расслышала. Гласснер покачал безукоризненно причесанной головой:

— Для этого вам потребуется заявление психиатра. Иначе…

Я медленно поднялась со стула. Очевидно, Матиас полагал, что надо быть совершенно чокнутым, чтобы оставить мне такие деньги. Возможно, я не права, но мнение Кросса-младшего меня немного покоробило.

Я была так занята подслушиванием разговора между Матиасом и Гласснером, что все остальные персонажи выпали из сферы моего внимания. Конечно, краем глаза я заметила, что два коричневых костюма встали со своих мест, как только адвокат закончил чтение, и направились к двери, очевидно полагая, что узнали все, что им было нужно. Я продолжала стоять, дожидаясь, пока Матиас объяснится с Гласснером, чтобы самой перемолвиться словечком с адвокатом, и вдруг прямо перед собой увидела миссис Кросс.

Позади матери замерла пухленькая Тиффани, уставясь в пол.

Харриет Кросс долго смотрела на меня. Так смотрят на таракана.

Я тоже не сводила с нее глаз, в растерянности не зная, что сказать.