быстрее, и мое имя все чаще слетало с его губ вместо стонов, вместе со стонами, вперемешку с моими шумными вздохами. Мир становился все дальше, дальше и дальше, пока весь не сосредоточился на нас двоих, пока терпеть нарастающее внутри удовольствие стало невозможно.

- Я сейчас... кончу... - простонал Хоук, и, возбужденно задрожав, излился прямо в меня. Вторая развязка, еще сильнее первой, стерла все лишние мысли. И я, кажется, все же немного отключилась от реальности. Когда же темная пелена спала с глаз, то я поняла, что Хоук нежно меня целует.

Это было… потрясающе.

Он не отвернулся. Он не пошел курить. Он не отправился принимать душ. Он не одевался спешно, чтобы сбежать. Он целовал меня, нежно обнимал и никуда не собирался уходить. И из-за этого все мужчины, которые когда-либо были у меня в жизни, показались мне какими-то неправильными... Ведь даже Макс, в те времена, когда делал вид так приторно-сладко любит меня  –  либо сразу вырубался, либо сбегал в ванную. От осознания того, что после секса меня никто ни разу вот так не целовал, мне стало очень грустно.

Да, с Хоуком у меня действительно все было, будто впервые.

Но… что-то грызло меня изнутри… только я никак не могла понять что именно.

Где-то в начале второго тома

В Красном общежитии царила угнетающая, сводящая с ума жара, подкрепленная страшной духотой. Фрино не мог уснуть уже несколько часов. Мучаясь в этой душегубке - на Вэйдане, в Орне, всегда было пасмурно и прохладно - Фрино последними словами крыл двух своих соседей. Полоумная Текка как тепличный цветок нуждалась в тепле. Вместе с ней мерз и этот полудраконий выродок, что водился с проклятой простолюдинкой.Впрочем, за слово «простолюдинка» Фрино заодно одарил ругательствами и себя. Нет, он и сам теперь никто. Даже более никто, чем она. К тому же от одного воспоминания о Яне Фрино начинал чувствовать себя странно...«Нет. На этот раз я тебе не дам себя заткнуть», - сказала она.«Я просто хочу сказать, что мне действительно очень жаль», - сказала она.«Есть что-то, что я могла бы сделать, чтобы искупить вину?» - спросила она.Каждая из этих фраз была подобна капле яда в чай. Кап-кап-кап, и ты уже очень болен, а может и мертв. Кап - Фрино жалкий, не может выгнать даже какую-то дурочку, которая должна его бояться. Кап - она что, идиотка, почему она извиняется? Кап - она это серьезно, она действительно хочет помочь, или просто издевается?И то, как она ползает уставшая, сонная. Как все друзья шепчутся о кошмарах, которые преследуют ее. Как она пытается выдержать его взгляд, но всегда отводит глаза. Даже то, как она смотреть - без единой искры страха, но с жалостью, с сожалением. Взгляд, полный чувства вины. Как она глазами находит его первым, входя в аудиторию, а уже потом ищет своих друзей.Фрино закусил губу, прокатился по ней зубами.И этот ошарашенный взгляд, когда он...«Зачем ты это сделал, Фрино? Почему ты, посмотрев на ее губы, так захотел их? Почему? Ведь она чуть не убила тебя. Ведь она изранила твое тело, заклеймила тебя как паршивую скотину. Ведь она выколола тебе глаз, втоптала тебя в грязь, уничтожила все твои планы. Почему, Фрино, ты так жадно прижался к ней? И почему тебе хочется еще?»Жара давила, духота не давала дышать. Казалось, стало еще даже жарче, но Фрино понимал - это не так. Это его личный жар. У него жар. Он болен, болен, болен, и не знает, как излечиться. Потому что она, эта девушка, не идет у него из головы. Он помешался на ней. Помешался после первой же ее попытки извиниться. Смотрел на нее и не мог оторваться. Смотрел и думал - вот ходит моя смерть, вот ходит моя убийца, вот ходит та, что сильнее. Не только физически, но и морально. Ведь она его не боялась. Все боялись. Все смотрели с ужасом и ненавистью. А она была настолько сильной, настолько смелой, что позволяла себе вместо страха испытывать жалость.Воистину, странная.Он пытался найти в ней что-то. Смотрел, смотрел, смотрел не переставая. Будто она окончательно сломала в нем то, что давно было надломлено.А теперь он еще и думал о ней.«Фрино, ты же хочешь ее, признайся. Ты же хочешь еще раз ее губы, ее дыхание, ее кожу и ее руки. Прикоснуться к ней, слиться с ней, познать ее. Понять ее».Будь Фрино в Орне, он бы схватил ее. Он бы поймал ее, прижал, изнасиловал. Он поставил бы на нее метку, и она стала бы его и только его. Приковал бы ее к постели, раздел и наслаждался каждым изгибом ее тела, каждым ее вздохом, каждым взглядом или движением...«Что же ты делаешь, Фрино, почему твоя рука скользит по твоему животу вниз?»Эти фантазии, впервые посетившие парня сегодня, после этой их короткой встречи, будоражили. Зубы снова прокатились по нижней губе, болезненно нажимая. Когда в последний раз он так кого-то хотел? Хотел ли вообще когда-нибудь? Дома у него всегда были рабыни. Впрочем, к рабыням он относился иначе. Папа, папа, хочу вот эту красивую живую куклу. И его страсть к ним ограничивалась страстью и легкой благодарностью. Но что теперь? Как хотеть ее, Яну? Как хотеть девушку, которая способна тебя убить?Фрино не знал. Но хотел. Фантазия о том, что было бы, будь он в Орне, вдруг показалась неприятной, дурной фальшивкой. Рука застыла поверх ткани коротких шерт, под которыми давно уже образовался стояк. Застыла, а потом уползла обратно на живот.«Хаха, Фрино, какой же ты жалкий. Ты только что чуть не решил подрочить на собственную смерть. Это так мерзко, Фрино. Она даже не посмотрит на такого отвратительного, грязного подонка как ты».Да, парень понимал - она на него не посмотрит. Все, что останется между ними - это ее жалость и один единственный поцелуй, в который он даже не смог распробовать ее губы. Поцелуй, от воспоминаний о котором ему хочется наплевать на собственную гордость и все же закончить то, что начал.Но просто удовлетворить себя - механически, полагаясь только на желания своего тела - не хотелось. Хотелось другого. И Фрино осторожно, убрав руку, вытащив ее из под шкур на воздух, начал думать. Как бы это было, если бы случилось в реальности? Что бы он сделал, чтобы она стала его без грубой силы, такой ненадежной? Как бы он сделал это с ней, и, желательно, не один раз?