Нравится нам начальник поезда Юрий Иванович. А его купе нравится еще больше.

Оно – особенное. Как бы из двух обычных сделанное. Просторное такое, непривычное. И чем-то неуловимым напоминает каюту капитана на большом океанском корабле. Узенькая койка, всегда аккуратно заправленная; диванчик с подушечкой; столик, на котором все время пыхтит и пускает дым в окошко забавный походный самоварчик, затейливо сделанный в виде старинного паровозика.

На перегородке висят стенные часы в виде корабельного штурвала и картинка из журнала, на которой рассекает пенистые валы стальной красавец крейсер. А рядом – смутная такая, старая фотография мальчугана в пилотке и военной форме, с настоящим автоматом на груди. За его спиной видна какая-то стальная громада на колесах и с пушками, торчащими из нее во все стороны.

– Это ваш сын? – вежливо спросил Алешка про фотографию.

Начальник поезда, морской гном, весело рассмеялся: побежали от глаз к щечкам-яблочкам хитрые морщинки, замелькали в седой бороде несколько зубов.

– Это я сам, Леша! В боевой молодости! Когда служил в железнодорожном флоте. Бравый боец сухопутного крейсера – бронепоезда «Беспощадный».

Сухопутный крейсер, морской гном… Что ж, в дальней дороге всякое бывает.

– Вы, значит, – восхитился Алешка, – в детстве с немцами воевали?

– Еще как! – похвалился боевой гном, наливая нам красивый чай в стаканы в красивых подстаканниках. – Во! Гляди, Леха! – Он отодвинул в сторону бороду, и на его кителе, пониже тельняшки, вспыхнули два ордена и три медали – за боевые заслуги!

– У нашего папы, – не утерпел Алешка, – тоже полна грудь орденов и значков.

– Известное дело, – уважительно вздохнул гном, – он ведь тоже все время воюет… Пейте, пейте чай, ребятишки. Такого чая больше нигде не попробуете. Особенный!..

– Ага, – вежливо похвалил Алешка чай, – особенный. Из паровоза. – И громко хлюпает, и гремит ложечкой, пользуясь отсутствием мамы.

А наш поезд все мчится и мчится. И что-то в нем происходит. А мы об этом пока не знаем…

– Я ведь, ребятишки, с детства и всю жизнь мечтал моряком стать. Плавать на стальном броненосце, охранять морские рубежи Родины. А стал машинистом…

– А я всю жизнь мечтал стать машинистом, – сказал Алешка.

– Не получилось еще? – с сочувствием покачал головой Юрий Иванович.

– Получилось. Один раз, – признался Алешка.

Я тогда на эти его слова не обратил внимания. Так они, как-то промелькнули мимо. Как столбы за окошком вагона. Я, наверное, подумал, что он сказал о нашей «домашней» железной дороге – модели. Или о детской железной дороге в Кратове. А ведь Алешка имел в виду кое-что посерьезнее. В общем – проговорился. А я и не заметил…

– Был я тогда постарше Лехи, помладше Димки, – ударился в воспоминания Юрий Иванович. – Жили мы возле паровозного депо, батя мой там работал мастером. И мечтал он, чтобы я тоже пристал к паровозному делу. А тут война; батя – на фронт, я – на его место, в депо. Ладили мы там, знаете, что? Бронепоезд. Для фронта. Одевали его в броню, ставили на него орудия и пулеметы. Ну и, конечно, как сдали бронепоезд командованию, как развел он пары, загрузился продуктами и боеприпасами и двинул на фронт, я затаился в тендере, где уголь, и объявился, когда наш «Беспощадный» вовсю стучал колесами на запад. Хотели меня на первой же остановке ссадить да домой отправить – не вышло…

– Остановок не было? – догадался Алешка.

– Точно! Так и мчались мы до первого боя. Немцы тогда танковый десант бросили, чтобы железную дорогу перекрыть, а мы им со всех бортовых орудий так долбанули!

– И вы долбали?

– Нет, врать не стану. В том бою не долбал. Помогал кочегару уголек в топку бросать. Так и прижился. Командир бронепоезда приказал мне форму справить, оружие выдать…

– И стали вы юный герой!

Юрий Иванович немного смутился:

– Не сразу, конечно. Но стал. – Он опять раздвинул бороду и показал все свои медали. – Ну, а потом уж – вся жизнь на железной дороге. Машинистом стал, всю страну объездил. Сейчас-то я пенсионер, вот и поставили меня начальником…

И вот тут его прервали. Зашуршала трансляция, и чей-то строгий голос произнес:

– Начальника поезда просят срочно пройти в кабину машиниста!

– Жаль, – сказал Алешка. – А то бы вы нам рассказали про свои боевые заслуги.

– Успею еще, путь дальний. – И он заспешил к машинистам.

А мы – к родителям.

Мама сразу же возмутилась:

– Где вы шляетесь? Мы так волнуемся!

Но Алешка сразу же ее переключил:

– Не расцвел?

Мама вздохнула с надеждой:

– Вот-вот распустится.

Тут поезд стал тормозить – какая-то станция появилась.

И мы с Алешкой тут же выскочили на платформу. Мама даже не успела крикнуть нам вслед: «Вы куда?»

Станция оказалась так себе. Какая-то мазаная избушка с надписью «касса», два дерева по ее бокам и коза, которая старательно одно из них обгладывала, тряся бородой. От удовольствия. И больше – ничего.

Мы тогда сразу помчались к «цирковому» вагону – чем-то он нас привлекал. Какой-то он был загадочный. И даже морда нарисованного тигра казалась нам хитрой и вредной. У нее было такое выражение: «А я что-то знаю, да не скажу!».

Охранник вагона «Шапито» вышел на платформу и прохаживался взад-вперед, настороженно и внимательно поглядывая по сторонам. «Осторожно! Злая собака!» Он был в черной форме, с дубинкой на поясе. Подозрительно взглянул на нас. Но Алешку это ничуть не смутило.

– Дядь, – спросил он охранника, – а у вас там тигры? Дайте посмотреть.

Охранник взглянул на него искоса, сверху вниз, и небрежно бросил:

– Иди отсюда!

Алешка хамства и грубости не терпел.

– Твоя, что ль, платформа? – так же небрежно ответил он.

– Ща врежу дубинкой – узнаешь чья!

– Врежь! – Алешка остановился напротив него, задрал голову с хохолком на макушке. – А я папу позову.

Охранник заржал, как дикий конь. Или зарычал, как дикий тигр.

– Зови! И папе твоему достанется.

Тут уж и я не стерпел.

– А ты знаешь, кто у нас папа? Полковник милиции!

– А мама – генерал, – добавил Алешка.

– Полковник… Генерал… – проворчал дикий конь. Но уже не так грубо. – Не положено здесь посторонним. Охраняемый объект.

– Ну зачем же так грубо, дорогой мой? – укорил его ласковый, прямо мурлыкающий голос.

Мы обернулись.

В дверях вагона стоял огромный толстый человек, похожий на перекормленного «Вискасом» рыжего кота. Он жмурился от степного солнца, почесывал себя за ухом волосатой рукой и мурлыкал: