наконец добрался до командного пункта полка. Цанглер был уже там. Он с ухмылкой поприветствовал меня и пригласил в палатку к курьеру. Похоже, ему было радостно видеть хоть одно знакомое лицо. Цанглер предпочитал проводить время с курьерами, а не с офицерами.

Как командир 13-й роты[15] нашего полка, он должен был выполнить очень ответственную задачу. Как всегда, Цанглер сразу же бросился ее исполнять, вместо того чтобы дождаться соответствующего приказа. Неудивительно, что отношение к нему было как к извозчику или девушке по вызову.

К этому следует добавить, что в то время взводы артиллерийской роты находились обычно в батальонном подчинении. Поэтому командиру роты пехотных орудий было трудно пробиться в майоры. (К концу войны применение в войсках тяжелого вооружения претерпело изменения. По примеру русских оно стало концентрироваться на направлениях основных усилий. Стал накапливаться соответствующий опыт, но в военных школах его так и не преподавали.)

В полдень артиллерия стала ставить заградительный огонь перед выдвигающимися русскими танками, стреляя с позиций, располагавшихся позади парка. От грохота орудий можно было оглохнуть. Стрельбу корректировала авиация. Юго-восточнее начали подходить наши танки и полк «Герман Геринг»[16]. Это была великолепно оснащенная и полностью моторизованная воинская часть, личный состав которой был облачен в летную форму. В ней насчитывалось больше техников, чем солдат, гордых и высокомерных, получавших в качестве пайка шоколад. Да, да, шоколад, черт побери! Об этой части был снят даже фильм, который показывали в «Вохеншау»[17]. Оставалось только позавидовать службе этих солдат, носивших длинные волосы, сидевших на складных стульчиках и слушавших радио.

По краю парка развернулось бесчисленное количество орудий. В 300 метрах впереди прямо в голом поле окопалась пехота с противотанковыми пушками. Мне стало страшно. Перед нами на 2 километра простиралась пашня, полого поднимавшаяся к холму. Оттуда и ожидалось появление противника.

Мы с Эрхардом болтались без дела и решили, на свой страх и риск, завоевать себе лавры героев. Мы соорудили связки гранат и вскарабкались на дерево. Когда с горки смотришь на море, кажется, что горизонт расширяется. У нас произошло то же самое – края пашни отодвинулись на восток, и мы увидели спускающиеся с холма танки. И тут раздался страшный грохот, над головами послышался свист, и ветки угрожающе зашелестели. Затем наступила гробовая тишина. Мы чуть ли не кубарем скатились с дерева и лихорадочно стали копать себе глубокий окоп.

Стали приближаться русские танки, похожие на громадных улиток. Покрутив башнями, они на мгновение останавливались, изрыгая пламя, и двигались дальше. Мы насчи тали около 30 машин. Пехота их не сопровождала. Наши орудия на краю парка открыли огонь. Танки накрыло облако дыма, песка и пара. Когда оно опустилось, на пашне без движения осталось стоять 20 объятых пламенем машин. Это придало нам храбрости.

Некоторые танки беспомощно крутились на месте на одной гусенице. Над их башнями показались белые полотнища.

– Они капитулируют! – закричал кто-то.

Но тут с гребня холма стала спускаться новая глубоко эшелонированная группа танков. Машины постоянно меняли направление движения, чтобы в них было труднее попасть. Из первой группы некоторые наклонили белые полотнища. У русских это означало: «Отбуксируйте нас!» Вторая группа надвигалась на нас, продолжая стрелять, но была накрыта вторым мощным залпом со стороны парка. Когда дым от разрывов рассеялся, часть их осталась безжизненно стоять, но оставшиеся 16 танков быстро наехали на пехоту и стали ее утюжить.

– Внимание! – закричал Эрхард. – Один движется на нас!

– Приготовься! – отозвался я, бросаясь на дно окопа с ручной гранатой в руках. И вовремя. Над головой со страшным лязгом проехала многотонная машина.

Над нами свистели пули. Это из кустарника строчили наши пулеметы. В это время в башню головного русского танка попал снаряд. Второй получил пробоину сбоку, а третьему перебило гусеницу. Они загорелись. Все это было заслугой орудия, замаскированного в кустарнике невдалеке от нас и до поры до времени молчавшего. Теперь оно стреляло снова и снова. В результате были подбиты 6 танков. Одни получили пробоины в борту, другим снесло башню. Через 8 дней за этот подвиг наводчик, ефрейтор из Аугсбурга, был награжден Рыцарским крестом. Это была первая наша награда.

На следующий день мы двинулись по полю брани на восток. Наш марш пролегал по полям, засеянными хлебами.

Проходили день за днем, а они не кончались. Вспотевшие пехотинцы вынуждены были расстегивать форменные куртки. Затем потянулись участки земли, выжженные солнцем. Потом пошел дождь. И тут начались болота. В полдень два взвода заняли позиции по охране наших флангов. Мы остановились. Час проходил за часом, и никто не мог понять причину столь длительного простоя. Солдаты начали ворчать и, выбрав себе удобное место, стали располагаться ко сну. А нам с Ханом было приказано найти отставший обоз и привести его в расположение роты.

Возле позиций первого взвода нашему взору открылось печальное зрелище: лежащий прямо на дороге среди орудий умирающий Майрхофен. Я познакомился с ним в первые дни войны во Фридберге, и с тех пор мы старались держаться вместе. Он был родом из Аугсбурга и ранее работал токарем, зарабатывая приличные деньги и чувствуя себя довольно уютно возле своей рано овдовевшей матери. Его отец погиб во время Первой мировой войны, так и не увидев сына. Майрхофен рассказал мне в присущей ему грубоваторадостной манере всю свою жизнь. У него было две женщины, которые ничего не знали друг о друге. Одна родила ему ребенка, но жениться после войны он хотел на второй. Его нельзя назвать легкомысленным, просто жизнь била из него ключом. Он был толстым и очень добродушным человеком, много пил и не пропускал ни одной юбки. Майрхофен был убежден, что на войне с ним ничего плохого не случится, а теперь оказался первым из числа моих близких знакомых лежащим в ожидании конца с осколком снаряда в животе.

На позиции все было спокойно. Каждые два часа взвод делал пару выстрелов для острастки. Противник тоже не делал резких движений. Но один снаряд все же был им выпущен и разорвался буквально за пару минут до нашего с Ханом прибытия. Майрхофен, похоже, узнал нас – из его глаз покатились крупные слезы. Мы молчаливо стали наблюдать, как его грузят в санитарную машину, а потом, так же молча, легким галопом поскакали прочь. Мне вспомнилось, что свое боевое крещение я принял с Майрхофеном два года назад недалеко отсюда, в Восточной Галиции. Фукс рассказал нам потом, что он умер еще по дороге.

Перед городом Хмельник русские в свое время создали тыловой рубеж. Но