– Она моя! Я все выплатил Совету! За-ра-нее! Специально, чтобы другой не перехватил!

– Ага, даже запасы твоего семейства истощились… Исхудал-то как, штаны п-а-адают, – вставил ехидно синеглазый. – Или жиру поубавилось от нетерпения стать, наконец, мужчиной?

– Я… Я… – захлебнулся в слюне и возмущении толстяк.

Стражники прыснули, но член Совета с бородкой клинышком встал на защиту юнца:

– У нас есть закон. Почему мы должны его нарушать? Чем ты, Эдэр, это обоснуешь?

– Я уже все сказал. Степницу передал жрец Акху для Паула, а тот удалился в пещеры для ритуалов перед праздником Духа Огня. Куда прикажете девать девчонку? Я подержу ее в участке. Пересидит пару дней, если дуба не даст.

– Но мы ведь степнякам воду дали, шлюзы открыли! Значит, плата наша, а не жрецов, – заявил клинобородый.

– Не мы открыли, а помощник жреческий. По любому, она из помеченных, – спокойно кивнул в мою сторону синеглазый, – и рассматривать ее как женщину не стоит. Помеченные не важно какого пола и точно не годятся для деторождения.

– Непригодные для деторождения находят себе место в общем доме, – вставил мерзкий носатый глосс с висячей серьгой во втором ухе. – И тоже приносят пользу.

«О, духи! Какую еще пользу?.. Ту, что Шеска говорила?!» У меня поползли колкие мурашки по спине, и волоски на руках встали дыбом.

– Да-да, воду открыли, значит, и Дикторат должен свое получить. Бесплатно только мухи летают, – заговорили одни.

– Однажды нарушишь правила, и их уже никто не станет соблюдать. Закон есть закон. Всем свое место, – отвечали другие.

– Не вижу повода для споров. Нам не сообщили, что везут помеченную. Акху не желторотый помощник, чтобы делать такие промашки, а вот соленые, что дань возят, раз от разу ерунду мелют всякую. Уже раз пороли, видно не хватило, – вставил высоченный седой мужчина с пронизывающе холодным взглядом синих глаз – таких же почти, как у незнакомца, который притащил меня сюда. Тоже широкоплечий и мускулистый, несмотря на возраст, он сидел по центру и явно был тут за главного. – Помечена она или нет, у нас на счету каждая. Верховному Паулу ее обязательно покажем, когда вернется. А пока, согласно закону, мы не можем признать ее помеченной. Значит, пусть отрабатывает воду в общем доме или как имущество одного из наших граждан.

Синеглазый Эдэр не отступил:

– Так значит так. Заберу ее себе. Заплачу все, что надо.

– И ты готов бросать деньги на ветер? – возмутился седовласый.

Гигант равнодушно пожал плечами.

– Вот! Во-от! – взметнулся толстый юнец. – Эдэр просто хочет влезть без очереди! Забрать женщину, которая предназначалась мне! Что скажут люди, когда узнают, что сыну командо все дозволено?!

– Забываешься, А́мос! – рявкнул на него седовласый, а советник с бородкой шикнул на жирдяя со своей стороны.

«Ого, сын командо! А это, может быть, сам командо?!» – ахнула про себя я, сообразив, что вижу перед собой самого главного из глоссов, да что там глоссов – повелителя всего Диктората, о котором у нас говорили, понижая голос, наполняя слова ужасом и ненавистью.

Толстяк отступил в страхе и принялся кланяться:

– Простите, Верховный. Простите! Я не хотел… Я преклоняюсь перед вашим величием. Только ваш сын…

– Будешь распускать язык, скоро его лишишься, – грозно предупредил командо.

Я вздрогнула и уставилась себе под ноги. От ощущения, что меня продают, словно ветошь на рынке, сдавило в висках. Внутри кипело возмущение, смешанное с омерзением и злостью. Нёбо опять свело привкусом железа. Я скосила глаза на толстяка – у того обильно вспотели нос и шея. От одного вида его слюнявого, губастого рта стало до тошноты противно.

– К тому же, никто еще не доказал, что она не детородна, – поднял палец родственник толстяка.

– Зато наверняка опасна, – сказал Эдэр. – Судя по тому, что произошло на площади. Помеченные быстро умирают после проявления дара. Но раньше они хлопот другим не доставляли. А эта наверняка дел натворит, если не запереть.

– Это все твои выдумки, Эдэр, – пробормотал Амос.

Гигант усмехнулся и обернулся ко мне:

– Расскажи-ка им про молнию, чумашка.

Не знаю, какой паук укусил меня за язык, но терпеть все это больше не было мочи. Я вскочила на ноги и гордо выпрямилась:

– Я не чумашка. У меня имя есть. Лиссандра. И ничего рассказывать я не стану! Думаете, не найдется силы повыше вашей? Духи все видят…

– Что это еще за явление? – удивился зубастый член Совета.

Другие возмущенно привстали.

– И не вам решать, сколько мне жить осталось. Это решают духи!

Эдэр нахмурился и положил ладонь на рукоятку меча:

– Это как раз нам решать, чумашка.

Я не стала дожидаться, пока он перережет мне горло, и припустила со скоростью дикобарса наверх по лестнице. Кой черт меня дернул?!

– Хэйдо! – слышалось за спиной. – Остановись!

Но я уже бежала, сломя голову, по второму этажу. Из просторного зала налево, через кучу мусора, мимо выбитых дверей – к коридору. Может, там есть еще лестница? Черт, в конце коридора ее не оказалось. Только две узкие железные двери без ручек, у нас в высотках на каждом этаже такие есть. Бесполезные напрочь.

Мое тело искололось иголочками от страха и волнения. Дыхание перехватывало – я была в ловушке! Глядя на неумолимо приближающихся преследователей, я в гневе стукнула кулаком по какой-то кнопке, едва выступающей из стены, пальнула искрами. Внезапно железные двери заскрежетали и открылись, представив моему взгляду темную кладовку. Я юркнула туда, понимая, что все равно не спастись. Но в последний момент, прямо перед злющим лицом Эдэра толстые железные створки захлопнулись. Слушая удары и лязг, я затаилась в кромешной тьме.

– Открой, чумашка, слышишь? Сейчас же! – требовал Эдэр.

И я внезапно поняла, что недосягаема. В сердце вспыхнула радость – пусть на одну лишь минуту, но не я, а они – здоровенные, страшные глоссы – оказались беспомощными! Даже если через мгновение меня убьют, все равно я победила, пусть ненадолго! Так вам!

Я почувствовала прилив сил, лава так и забурлила в моем теле.

– Открой! Хэйдо! – послышалось снова. – Сбесилась, малявка?!

– Поцелуй псидопса в зад! – расхрабрилась я и нащупала раскаленной ладонью стенку, чтобы прислониться.

Привкус железа во рту усилился, ладонь прилипла к холодной панели. Я тут же зажмурилась, заморгала от ослепляющего света. Оторвала ладонь, каморку тряхнуло, и, пытаясь не упасть, я еще сильнее вдавила руку в панель с цифрами. Над головой у меня зашумело так, словно зарычал старый псидопс, возясь с пустой миской. Потом что-то зажужжало, раздался свист, и у меня заложило уши. Ой.