Закончилось все довольно предсказуемо – Антон ушел из семьи.

Когда за мужем захлопнулась дверь, Лидочка вдруг поняла, что нисколько об этом не сожалеет. Напротив, даже счастлива. Сколько всего она передумала и пережила, а теперь – хватит с нее. Она устала чувствовать себя униженной и ненужной. Кончились три года мучений! Кончилась ее депрессия! Она давно не любит Антона, не переносит его одеколон, рубашки, джинсы, модные свитера, ненавидит стильную сумку через плечо из крокодиловой кожи, коллекцию раритетных виниловых пластинок, пыльные книги. Она ненавидит его!

Лидочка нарядилась в лучшее платье, достала из бара бутылку шампанского, включила музыку и закружилась в вальсе новой жизни.

В дверь позвонили.

Лидочка сделала магнитофон потише и выпорхнула в прихожую. На пороге стояла стройная брюнетка с горящим взором Розы Люксембург и выдающимся шнопаком. В руке брюнетка держала аккуратный чемоданчик, обклеенный на старинный манер фотографиями киноактрис и актеров.

– А я фотки внутри клею, – не удержалась от комментария Лидочка, разглядывая посетительницу и ее поклажу.

– С ума сойти! Неужели вы и есть та самая Лидия Лукина? – с ехидной ухмылкой спросила носатая незнакомка.

– Да, это я. Чему обязана? – смущенно улыбнулась Лидочка. И спохватилась: – Что же мы в дверях-то… Проходите, пожалуйста! – Хозяйка шире распахнула дверь, пропуская гостью в квартиру.

Девушка вошла в крохотную прихожую, грохнула чемодан на пол, стянула ярко-красные вязаные перчатки, распахнула пальтишко с капюшоном и села на пуфик, прислонившись к стене спиной.

– Невероятно… – продолжая пялиться на Лидочку, вздохнула незнакомка. – Поверить не могу, что вы – бывшая жена красавчика Лукина и фаворитка мэтра. А я думала, в театре от зависти на вас наговаривают.

– Наговаривают?

– Ну, говорят, что вы после рождения ребенка превратились в жирную жабу.

– Что – простите? – изумилась Лидочка и пошла красными пятнами. Она, конечно, все прекрасно слышала, но просто ошалела от хамства посетительницы. – Послушайте… Послушайте, вам лучше сейчас встать и уйти, – залепетала Лукина. – Иначе я за себя не ручаюсь. Иначе я…

– Вообще-то, наоборот, вам лучше сейчас уйти, – нахально ухмыльнулась гостья. – Иначе я позвоню Разумовскому, и он попросит кого-нибудь из своих помощников силой вышвырнуть вас отсюда вон. Теперь здесь жить буду я. Давайте решим дело полюбовно.

– А как же я? – окончательно растерялась Лидочка.

– Это ваши проблемы, – отчеканила носатая. – Запамятовали, что данная квартира числится за театром? Разумовский вам и Лукину ее во временное пользование выделил. Антон отсюда выписался, теперь и вам пора честь знать. Впрочем, я человек добрый, поэтому дам вам пару дней на сборы и поиски нового жилья. У вас ведь ребенок, кажется, маленький?

Сенечка сам ответил на вопрос, громко заплакав в своей кроватке. Лидочка метнулась к сыну, прижала малыша к себе и опустилась на диван, не понимая, что делать. Как быть? Куда идти с маленьким ребенком на руках? Переезжать ей было решительно некуда, а возвращаться домой, к родителям, – страшно неловко. Как она им в глаза посмотрит? Отец с матерью так старомодны, что не переживут развода дочери, со стыда умрут.

Ясно было, что носатая Роза Люксембург – новая муза мэтра. Наверняка уже побывала в его койке. Молодая, наглая и темпераментная. Когда-то и она, Лидочка, была горячей и живой, яркой и желанной для тысяч мужчин. А сейчас… Сейчас она действительно жаба. Толстая и безобразная жаба!

Всю ночь Лида рыдала, жалуясь подушке на свои горести. Утром привела себя в порядок и побежала в театр – разыскивать бывшего покровителя. Не стучась, ворвалась в его кабинет… Картина, которая открылась ее глазам, настолько поразила, что Лидочка напрочь забыла, зачем пришла. На диване сидела вовсе не Роза Люксембург. Там сидел ее бывший муж с приспущенными штанами и блаженной улыбкой на лице…

* * *

Думать о Сенькиных комплексах и вообще о смысле бытия Терехину надоело. Он облокотился на прохладные перила и прислушался – тишина и безлюдность. «Не поздно ведь еще. Куда же все подевались?» – удивлялся, поглядывая то на свои круглые ходики, то в сторону станции метро и на пустой фуникулер, доставляющий граждан наверх. Желающих прокатиться больше не было. На набережной не осталось ни души, и ощущение возникло, что сейчас должно случиться нечто особенное, судьбоносное, но пугающее.

Николай Васильевич нервно почесал руку, стряхнул с себя оцепенение и зашагал к одиноко сидевшему на траве Лукину, продолжая почесываться. Сумасшедшая Москва и поганая экология сделали его психом – стоило понервничать, как начиналась экзема. Странно, с какого перепуга сейчас-то началась? В душе, помимо ощущения приближающегося события, не было ни раздражения, ни злости. Разве что на друга Пашку. Обещал к восьми вернуться, но пропал. Пора и им с Сенькой валить отсюда. Обойдется поэтесса без портвейна, с вожделением подумал Терехин. «И без штампа в паспорте Галочка тоже обойдется!» – мстительно решил Ванька и зашагал выуживать из нирваны товарища.

Лукина возвращать из глубоких дум не пришлось, тот сам вернулся. Маска Пьеро с его морды сползла, теперь физиономия подозрительно сияла и лучилась восторгом. Терехин от растерянности слегка притормозил и криво улыбнулся Сене, словно провожая его в последний путь. Лишь подойдя ближе, Ванька сообразил, что сияет Лукин вовсе не для него – Николай Васильевич обернулся и присвистнул. Следом за ним шагало длинноволосое создание дивной красоты.

Девушка шла так тихо, что создавалась иллюзия – она не идет, а парит над землей. Нимфа, богиня, диво дивное! Шелк золотых волос, белое платьице на тонких бретелях, бронзовые плечи и ноги… Боже, какие ноги! Стройные, длинные, в серебряных греческих сандалиях. Под ремешками на щиколотке – татушка.

Богиня продефилировала мимо, даже не взглянув на окаменевших молодых людей. Ничего удивительного. Материальное положение и статус прелестного создания угадывались даже издали. Обычным смертным такая гламурная кралечка не светила, на ее красивом холеном лице ясно отражалось предназначение стать женой олигарха, дипломата или на худой конец иностранца.

Одно было непонятно: что такая нимфа делает на заплеванной набережной Воробьевых гор в этот час? Нимфа тем временем уселась на фуникулер и поплыла вверх, на небеса, где ей и было самое место.

– Бли-и-ин… – скуксился Семен, проводив красавицу трагичным взглядом.

– Ничего, будет и на нашей улице праздник! Вот увидишь, скоро все красавицы Москвы станут нам ботинки целовать и танец живота исполнять! – утешил товарища Ванька, отметив про себя, что вечно отмороженный Лукин впервые столь эмоционально отреагировал на представительницу прекрасной половины человечества. Впрочем, неудивительно – такая красота даже клинического импотента вряд ли оставит равнодушным.

– Угу. Ты тогда, как только, сразу скажи – я ботиночки начищу, – усмехнулся Семен, сотворив с мордой лица очередную метаморфозу, – теперь он походил на больного вшивого спаниеля.