– Да, моя мама! – с жаром подтвердил Павлуша, потряхивая пакетом.

Неожиданно он сделал резкий выпад вперед и рухнул на Лукина – пакет вылетел из руки, совершил в воздухе кульбит и спланировал в реку. Одновременно нечто темное просвистело мимо друзей с душераздирающим воем и кляксой растеклось на тротуаре в нескольких метрах от валяющихся на асфальте Хлебникова и Лукина.

– «Долго-долго крокодил море синее тушил и блинами, пирогами и ватрушками…» – прошептал Ванька, с тоской провожая взглядом уплывающие по течению Москвы-реки ватрушки и пирожки.

– «Пирогами, и блинами, и сушеными грибами», – машинально поправил Лукин, вспомнив всем известное стихотворение. Затем с трудом стряхнул с себя тело Павла, соскребся с асфальта и, разинув рот, уставился на кляксу на тротуаре. Вернее – на кучу мерцающих юбок.

Из тряпья торчала голова с выбритыми висками и синими, красными и черными дредами – с одной стороны, а с другой высовывались худые коленки, утянутые сетчатыми чулками. Голову создания украшала маленькая кожаная шляпка, словно прибитая к темечку гвоздем; тонкие руки были затянуты в атласные перчатки без пальцев; на шее красовалась гроздь черепушек; в ушах – кресты; в носу и губе – пирсинг. Синие глазищи в дикой черной обводке на фоне неестественно бледной физиономии казались инопланетными. Девица выглядела как пришелец из космоса или визитерша из прошлого, если бы не ролики – обычные, из спортивного магазина, с которых, собственно, она и кувыркнулась на тротуар, сбив с ног Павлушу, лишив друзей ужина.

– Чума какая-то, – выдохнул Лукин.

Хлебников тоже, кряхтя и постанывая, поднялся, оценил обстановку и задумчиво почесал бритый затылок.

– Чума… – после продолжительной паузы крякнул он, кажется, впервые согласившись с Лукиным.

– Ты это, в Ночном дозоре случайно не служишь? – гоготнул Сеня.

– Судя по шмоткам и выбритым вискам, девочка – банальнейший гот, – деловито заключил Терехин, который первым пришел в себя. Ванька подошел к девице, рывком поднял ту на ноги – и что-то большое, круглое, упругое уперлось ему в живот.

– Где она? – нервно спросила неудачливая роллерша.

– Кто? – переспросил Терехин, усиленно соображая, с какой целью странная девчонка носит под платьем внушительных размеров арбуз или футбольный мяч.

– Дылда узкожопая! – уточнила инопланетянка, озираясь по сторонам.

Набережная по-прежнему была пустынна.

– Нет тут никого, – доложил Ванька, тоже оглядываясь.

– Упустила! – сквозь зубы процедила девица.

Неожиданно она отпихнула Терехина от себя, потеряла равновесие и, размахивая руками в атласе, аки птица, стала снова заваливаться на асфальт. Ванька ухватился за первое, что подвернулось, – падение замедлилось, инопланетянка шмякнулась на мягкое место, а в руке Николая Васильевича осталась узкая кожаная полоска от лифа ее платья.

Некоторое время все дружно, с открытыми ртами, пялились на расшнурованный корсет девицы и ее глубокое декольте. Ванька опять отмер первым, наконец-то сообразив, что за арбуз прячется под пышными юбками девицы с дредами.

– Ты чего, дура?! Какого хрена ты ролики напялила, идиотка?

– Да, какого хрена, ты тут вообще… вообще ты тут… это самое… – подхватил Лукин за компанию.

– Полнейшее ку-ку, – покрутил у виска Павел.

Девица шмыгнула носом.

– «Упал! Упал! – опять кричали с барки»… – неожиданно взвыла она.

Друзья вздрогнули, переглянулись и снова уставились на инопланетянку. Та продолжила с выражением муки на физиономии:

Рабочий, ручку тачки отпустив,

Показывал рукой куда-то в воду,

И пестрая толпа рубах неслась

Туда, где на траве, в камнях булыжных,

На самом берегу – лежала сотка.

Один тащил багор.

А между свай,

Забитых возле набережной в воду,

Легко покачивался человек

В рубахе и в разорванных портках.

Некоторое время на набережной стояла тишина. Кажется, даже птицы заткнулись. Ванька шумно выдохнул – он знал многих странных девушек, но даже предположить не мог, что в природе существуют такие идиотки.

– Блока цитируем, господибожемой, – вздохнул Терехин. – Еще одна поэтесса на мою голову!

– Кулютурный, значит? – хмыкнула девушка. А затем обратила свой взор на Павлушу и Лукина. – Не слышу аплодисментов!

Запахнуться бесстыдница не посчитала нужным, так и сидела, с неприлично обнаженной грудью. Дама вообще стыдливостью явно не страдала, потому как задранные до неприличия юбки она тоже поправить не соизволила.

Грудь у девицы была красивой. Номер три, на глаз прикинул Терехин. Но плотоядных желаний молодая особа не вызывала. Кому придет в голову вожделеть беременного кузнечика в балетной пачке? Да еще на роликах? Ванька хмыкнул про себя и продолжал размышлять. Интересно, она всегда была такой или это проявление токсикоза? Говорят, во время беременности дамы дурнеют. Правда, как-то слабо верится, что можно настолько подурнеть. Скорее, беременность ее украсила. Надо же, кто-то ведь осмелился трахнуть такое чудовище… Теперь понятно, почему на Воробьевых горах сегодня малолюдно – чучело на роликах всех мирных граждан распугало в радиусе километра. В ее-то положении на ролики залезла… Да еще с такими ногами. Как она их не поломала только, цапля пузатая?

Ваньке неожиданно стало жалко сумасшедшую, он подобрел и улыбнулся.

– Руку давай, непутевая в разорванных портках! Сильно ушиблась? Живот не болит? Голова не кружится?

– Отвали! – отмахнулась девица и попыталась встать сама. Не вышло.

– Дай руку, говорю, идиотка несчастная! – ласково сказал Ванька. – Нельзя тебе на асфальте в твоем положении. Не себя, так ребенка угробишь.

– Все когда-нибудь умрем, – пожала плечами девушка.

Взгляд ее стал печальным и торжественным одновременно. Она словно тащилась от ощущения, что смерть гладит ее по дредам костлявой рукой. «Да, я не ошибся, – решил Ванька, – девка – готка». Про субкультуру готов он, конечно, слышал и видел пару раз на Чистых прудах сборища ряженых придурков с бледными физиономиями, но так близко никогда с ними не сталкивался. Смерть, прогулки по кладбищам, депрессивная музыка типа Лакримозы и литература типа Анны Райс – у девицы на физиономии написано, что она все это обожает. Только беременность и ролики в голове у Ваньки как-то не вязались с мировоззрением готов.

– Дура! – вздохнул Терехин.

– Дебил какой-то приставучий, – не осталась в долгу девица. – Отвали уже от меня! – Со второй попытки она неуклюже поднялась на ноги и с вызовом посмотрела на молодых людей.

– У тебя кровь из носа идет, – равнодушно заметил Ванька.