Каждая клеточка тела сочится наружу, вытекает, потом снова собирается, предметы свободно проходят сквозь друг друга — здесь другие законы, все прозрачно, все — невредимо, все- единовременно и разновременно…

«Быстрее, Мальгрум, быстрее… Ты еще помнишь?» — «Познавайте, я иду сквозь Пространство и Время. Вам нужно понять все, чем владею я. Пока еще можно, пока мы в пути. Вам не нужен сон и еда, вы — практически бессмертны, но вам всегда будет не хватать времени. Таков закон…Учитесь, внимайте, впитывайте все, что я знаю… Еще можно…Пока еще…можно…»

«Ор!»

— Почему ты не сказал мне, что Ор — это звезда?

— Разве я говорил обратное? — Мальгрум открывал проем — прямо в пасть бушующего огня, и на мгновение ей стало страшно, на доли секунды она усомнилась в себе. Мальгрум раскинул черную дорогу до самого горизонта. Идите. Вас ждет брат.

Странница посмотрела вперед: проем был совсем открыт и ослепительно сиял, но от этого ей не было жарко. Протуберанцы взмывали ввысь, а потом опадали, стелясь к ее ногам. Мальгрум плыл в пространстве, возвышаясь огромной бесформенной массой. Странница вгляделась в горизонт, прищурив глаза, и удивилась тому, что совершенно не чувствует жара звезды. Ей показалось, как где-то далеко играет орган, и все сместилось: она одновременно была на Оре, и еще во многих местах, а уровни ее психики стали бесконечны.

Брат встретил ее в холодном зале. Существо, похожее на нее, только две руки, неторопливо встает с сияющего трона. Энерготкань клубится, защищая его тело. Она понимает: они — разные. Здесь — ее дом, хозяйка вернулась назад: ей не нужна защита.

— Я рад, что могу уйти, — его телепатема вливается в мозг. Грозно шумит ураган, все срывая на своем пути. Она прикрывает глаза, вслушиваясь в эту удивительную музыку. — Я должен идти. Слишком долго я правил здесь. — Он говорит кратко, словно режет слова.

— Расскажи. Мальгрум говорил — ты все рассчитал. Их будет шестеро. Я знаю теперь о них все.

— Что ты хочешь узнать? Ты — не справишься. — Он опускает глаза. Этого не сделать никому и никогда.

В ее глазах — бешеный огонь. Под куполом зала гремит хохот, отражается — разве мысль может отразиться? Что за странный мир! Она — справится. Теперь больше нет сомнений. — Да знаешь ли ты, что я всегда добиваюсь того, что для других — НИКОГДА? — смех исчезает. Она стоит — грозная в своем великолепии, глаза — две сверкающие молнии. Два энерголуча оплели ее ноги, готовые взорваться и уничтожить любого по приказу хозяйки. Вся мощь Ора — у ее ног. И здесь она, равная в могуществе богам, почти всесильна.

— Ты все знаешь о них? — в словах брата неприкрытая насмешка. — Убийцы! — бросает он ей в лицо тяжелое обвинение. — Ты хочешь собрать шесть человек, двое из которых — уже убийцы, а третий — обязательно станет рано или поздно? Четвертый — гениальный сумасшедший? Пятая — безграмотная проститутка! И только один из них будет равен нам! Это они должны спасти цивилизацию? Да понимаешь ли ты, глупая девчонка, что взваливаешь на себя? Тебя с ними — не будет. Ты можешь дать им только шанс, один на много миллионов! Кто разрешит тебе помогать им? Погибшим для всех, кроме тебя? Каждый раз, когда понадобится твоя помощь, ты будешь доказывать на Совете Вселенной, что их можно спасти. Их будет много на твоем пути — не верящих, хотящих, чтобы Земля скорее погибла. А ты — ты должна помогать всем. Без предпочтений. Или ты нарушишь Закон? Закон сохранения ЖИЗНИ?

— Они — справятся. Ты не знаешь, как на Земле любят жизнь!

— Не верю.

— Уходи!

Она взглянула на него презрительно и холодно. Шагнула к трону, сбрасывая с себя энерготкань. Из трона выползли щупальца и проникли в ее тело. Вселенная говорила разноголосицей, и Время стало равно Бесконечности.

Они отступали весь день, шаг за шагом, продираясь сквозь чащу, огрызаясь и кусая врага. Верное войско Князя, обученные, мускулистые, звероподобные мужчины, закованные в легкие кольчуги, со шлемами, защищавшими лица, впервые терпели поражение за поражением, отдавая замок за замком, бесконечно отступая. Теперь, после нескольких недель кровопролитных битв достигнув пределов княжества, его последнего оплота — замка Аль-Ришад, они оказались в ловушке. Здесь войско должно было принять свой последний бой и умереть, как подобало мужчинам, посвятившим свою жизнь бесконечной войне.

Замок принял их сразу после захода солнца, тяжело захлопнул окованные железом ворота и, ощетинившись, приготовился к последней битве.

Дальше отступать было некуда. Последний оплот сопротивления, жемчужина Князя, хорошо укрепленный замок Аль-Ришад должен был стать свидетелем их гибели. Здесь оставались их жены, дети и подруги, и здесь мужчины должны были принять смерть, чтобы дать им возможность уйти.

Войско Князя напоминала старого усталого волка, загнанного сворой собак, слишком большой в этот раз, чтобы можно было победить. Они были окружены, и должны были драться по святому долгу мужчины, неписанному кодексу чести, не позволяющему оставить своих близких на страшную и мучительную смерть.

В огромном зале для пиров, с мрачно чернеющими полуосвещенными нишами, накрывали столы для последнего пира последней ночи их жизни. Князь сидел неподвижно, наблюдая за суетой людей, спешивших насладиться оставшимися минутами.

Он поднялся, освобождая от тяжести своего большого тела окованное железом неудобное деревянное кресло. Тут и там, пока он шел мрачными коридорами замка, освещая чадящим факелом себе путь, раздавались пьяные крики мужчин и вопли женщин, принимавших последние грубые ласки.

Он вошел в свои покои — грязный, пропахший потом и кровью, с озверевшим от многодневных убийств лицом, и так, едва переступив порог, завалил на пол женщину, его жену перед законом, раздирая ей платье и не обращая внимания на ее сопротивление и крики боли, почти разрывая ей внутренности, последний раз, по-звериному утоляя свою страсть.

Через несколько минут он отпустил ее теперь затихшее тело, с испуганно-беспомощным, почти детским лицом, и мерзко кривящимися в плаче губами. Он подумал, что она — не больше чем обычная самка, жаждущая жестокой власти самца, но сумевшая родить ему сына. Она судорожно пыталась прикрыть грудь полуразорванными кусками платья.

— Вставай, женщина, — приказал он грубо и властно. — Через полчаса все женщины и дети должны покинуть замок. Там есть подземный ход, он выведет вас далеко из окружения. Если захочет Бог, вы не умрете.

Он, замолчав, подошел к ней, и резко встряхнув, поставил на ноги, и затем несколько раз, с силой, лишь слегка сдерживая себя и вымещая всю свою боль и жестокость, накопившиеся в боях, ударил ее по лицу. Теперь она перестала скулить, лишь со страхом глядя в его черные пронзительные беспощадные глаза.

— Слушай меня, женщина, — повторил, едва сдерживая гнев, он. — Вы пойдете быстро, очень быстро, и ты сделаешь все, чтобы спасти моего сына. Ты поняла меня? — он тряхнул ее, поймав, наконец, в ее мозгу мысль понимания. Если вы не уйдете, я хочу, чтобы ты хорошо усвоила это, всех вас ждет одна участь, — он, содрав с нее платье, вонзил пальцы глубоко ей во влагалище, с силой прижав к своей грубой одежде ее нежное обнаженное тело, так что она почти повисла на его руке. — Тебя будут насиловать, пока не разорвут вот отсюда, — он повел правой рукой вверх, заставив ее закричать от боли, и снова, почти раздирая ей внутренности пальцами, продвинул руку вверх по мягкому, податливому влагалищу, а затем, дав ей возможность встать ногами на пол, положил левую руку чуть ниже ее груди и почти сомкнул руки, ощущая давление внутренностей. — И вот досюда, — он усилил давление рук, причиняя ей боль и испытывая мрачное наслаждение от ее крика.