class="p1">Позже я узнала, какой трагедией для него было это событие. Он понял, что никогда не возместит маме годы печали, которые навлек на нее. Она оставила меня с братьями на попечение своей матери, и у папы не осталось ни жены, ни детей, ни надежды.

Теперь я понимаю, какие перемены это означало для семьи бабушки Холл, и восхищаюсь добротой двух моих дядей и двух тетушек, которые все еще жили в бабушкином доме, ибо ни единым словом или поступком никто из них не заставил нас почувствовать себя чужими.

После того как мы устроились, ко мне приехал папа, и я помню, как спустилась в темную библиотеку с высокими потолками на первом этаже дома на 37-й Западной улице. Отец сидел на большом стуле, одетый во все черное, и выглядел очень подавленным. Он протянул руки и прижал меня к себе. Потом он начал объяснять мне, что мамы больше нет, что она была для него целым миром, а теперь у него остались только мои братья и я, что мои братья еще очень маленькие и что мы с ними должны держаться друг за друга. Когда-нибудь мы с папой воссоединимся, будем путешествовать вместе и делать много замечательных вещей, которых я с нетерпением ждала от будущего.

Почему-то в моем воображении всегда были только я и папа. Я не понимала, будем ли мы воспитывать моих братьев, или же они отправятся в школу, а потом станут независимыми.

В тот день появилось ощущение, которое никогда меня не покидало, что мы с папой очень близки и когда-нибудь у нас будет своя жизнь. Он попросил меня почаще писать ему, быть хорошей девочкой, не доставлять хлопот, усердно учиться, вырасти женщиной, которой он сможет гордиться, и обещал приезжать ко мне, когда сможет.

Когда он ушел, я осталась совсем одна, храня наш секрет взаимопонимания и привыкая к новому образу жизни.

Мои братья жили в комнате с Мадлен, а мне досталась маленькая спальня в холле рядом с ними. Я была достаточно взрослой и могла о себе позаботиться, правда по вечерам мне приходилось расчесывать волосы. Меня сопровождали, водили на занятия и любые послеобеденные мероприятия гувернантки – служанки из Франции и Германии. Из-за меня они с ног сбивались и всегда пытались поговорить со мной, а я хотела, чтобы меня оставили в покое, позволили жить в придуманном мире, где я буду главной героиней, а папа – главным героем. Я удалялась в этот мир, как только засыпала, и пряталась там, когда гуляла или когда мне кто-нибудь надоедал.

Я была здоровым ребенком, но время от времени зимой у меня болело горло и развивался тонзиллит, поэтому холодные ванны стали ежедневным утренним ритуалом – и как же я ловко выкручивалась, чтобы не принимать эти ванны! Мадлен не всегда была рядом в этот момент, из-за чего в воду попадало больше кипятка, чем нужно.

Бабушка хотела, чтобы я учила французский. Отец мечтал, чтобы я занялась музыкой. До восемнадцати лет я развивала свою музыкальную сторону, но никто и никогда не тренировал мой слух! Наблюдая за игрой тети Пусси, я научилась наслаждаться музыкой. Тетя была очаровательным, прекрасным созданием, а ее игра – одной из незабываемых радостей моего детства.

Я бы все отдала, чтобы стать певицей. Мне казалось, что так можно доставлять людям массу удовольствия и – да – получать внимание и восхищение! Все свое детство я мечтала именно о внимании и восхищении, потому что мне довольно четко дали понять, что в моей внешности нет никакой изюминки.

Вспоминая этот дом на 37-й улице, я понимаю, как по-разному в те дни протекала жизнь в Нью-Йорке. В городе было несколько больших и красивых зданий, по большей части на Пятой авеню. Мэдисон-сквер все еще был почти полностью жилым районом, а с 14-й по 23-ю улицу располагалась коммерческая зона.

На улицах не было автомобилей. Их место занимали лошади и шикарные экипажи. На Пятой авеню трудились омнибусы, а по другим авеню и перекресткам ходили конки. Пролетные дрожки и двухколесные экипажи в те времена выполняли роль такси.

Наш старомодный дом, отделанный темно-коричневым песчаником, как и все другие дома в переулках, был довольно большим и уютным, с высокими потолками. В его темном подвале располагались служебные помещения с такими условиями труда, которые сегодня никто в своем уме не стал бы терпеть. Прачечную освещало единственное маленькое окошко с видом на задний двор, и, конечно же, у нас не было электричества. Современным наш дом делал проведенный газ!

В комнате для прислуги не имелось вентиляции и удобной мебели. Их ванная комната находилась в подвале, так что в каждой крошечной спальне стояли таз и кувшин.

У нас работали повар, дворецкий, горничная, которая также была служанкой моих юных тетушек, и прачка. Семья состояла из моей бабушки, Пусси и Мод, которая была самой младшей до нашего приезда, Валли – моего старшего дяди – и временами Эдди, который был примерно на два года младше. Эдди предпочитал кочевой образ жизни и, насколько я помню, однажды совершил долгое путешествие в Африку.

В этот дом я переехала вместе с двумя младшими братьями и их няней.

Бабушка казалась мне очень старой дамой, хотя теперь я понимаю, что она была еще совсем молодой. Она почти все время проводила в своей спальне и спускалась вниз, когда к ней приходили гости. Их она принимала в гостиной с массивной мебелью, покрытой позолотой и обитой голубым дамаском. Ее дочери заняли библиотеку, которая представляла собой большую переднюю комнату, где стояло пианино, а большой эркер с выходом на улицу впускал в помещение много света.

Столовая в пристройке в задней части здания была довольно светлой благодаря трем окнам. Позади нее находилась кладовая, где я проводила много времени, – там добрый дворецкий Виктор учил меня мыть посуду и вытирать ее. Иногда, когда я попадала в немилость и отправлялась в постель без ужина, он или горничная Китти приносили мне что-нибудь поесть.

Годы изменили мою бабушку. Она старалась растить детей в любви, а дисциплину оставила дедушке. После его смерти она все еще стремилась окружить детей самой большой любовью, но позже обнаружила, что не может контролировать ни Валли, ни Эдди, ни Пусси, ни Мод. Она была твердо убеждена, что внуки, которые сейчас находятся под ее опекой, должны обладать той дисциплиной, которой не хватает ее собственным детям, и нас воспитывали по принципу, что «нет» сказать проще, чем «да».

Оглядываясь назад, я понимаю, что всегда чего-то боялась: темноты, неприятных людей, провалов. Все, чего я достигала, приходилось делать вопреки страхам. Помню один случай, когда мне было около