ее примеру. В итоге я не получила никакого удовольствия от поездки, большую ее часть проведя в каюте. Приплыв в Англию, я заметно покачивалась на ногах, потому что никогда до этого не оставалась в закрытом помещении так долго!

Я не знала свою прекрасную тетю Тисси так же хорошо, как и двух младших тетушек, но она мне нравилась и всегда хорошо ко мне относилась. Думаю, даже тогда ей было комфортнее в Европе и Англии, чем в США. У нее было много друзей в той маленькой лондонской компании, также известной под названием «Души». Она была одной из тех людей, которых лучше всего описывает слово «изысканный».

Меня отправили в школу мадемуазель Сувестр, «Алленсвуд», в небольшом местечке под названием Саутфилдс недалеко от Уимблдонской общины и чуть дальше от Лондона. Эту школу выбрали потому, что сестра моего отца, миссис Коулз, ходила в другую школу, основанную мадемуазель Сувестр в Ле Руш, что недалеко от Парижа, еще перед Франко-прусской войной. Осада Парижа была настолько тяжелой, что мадемуазель Сувестр покинула Францию и переехала в Англию.

Семья хотела убедиться в том, что директор школы хорошо присмотрит за мной, ведь меня оставят одну. Тисси отвезла меня к мадемуазель Сувестр, и я осталась с обещанием, что проведу с ней Рождество в Лондоне. Когда тетя уехала, я чувствовала себя потерянной и очень одинокой.

В школе было много правил, и первое заключалось в том, что всем следовало говорить по-французски, и если кто-то использовал хоть одно английское слово, то в конце дня сам должен был в этом признаться.

Моей первой няней была француженка, и я заговорила по-французски до того, как выучила английский, так что для меня это правило оказалось довольно легкой задачей, но для многих девочек-англичанок, которые до поступления почти не изучали французский язык, оно стало ужасным испытанием.

На внутренней стороне двери каждой ванной комнаты находились правила принятия ванны, и я была в шоке от того, что нам приходилось отвоевывать право мыться трижды в неделю всего по десять минут, если, конечно, не доставался последний промежуток, когда можно было урвать еще пять минут до того, как прозвучит: «Отбой!»

Утром, прежде чем выйти из комнат, мы должны были заправить кровати. После пробуждения полагалось снять постельное белье и повесить его на стул для проветривания. После завтрака происходил осмотр наших комнат, и нас оценивали по опрятности и тому, как мы заправляем кровати. Нередко проверяли наши комоды и шкафы, и любая девочка, которая не следила за порядком, вернувшись в свою комнату, могла увидеть все содержимое ящиков на своей кровати для дальнейшей расстановки. Я видела, как с кроватей срывают покрывала и заставляют перестилать их заново.

День начинался с раннего завтрака – кофе с молоком, шоколада или молока, булочек и масла. Тем, кто хотел, давали еще яйца.

Мадемуазель Сувестр, седоволосая женщина в возрасте со слабым здоровьем, никогда не приходила на завтрак, но за нами хорошо присматривала мадемуазель Самайя, подвижная маленькая женщина, которая обожала мадемуазель Сувестр и прислуживала ей, не покладая рук. Она руководила всеми делами школы и давала уроки итальянского.

Чтобы расположить к себе мадемуазель Самайю, нужно было продемонстрировать деловые качества. Девочки, которых она выделяла и которым доверяла, были надежными, могли делать своими руками почти все что угодно, умели руководить и вести за собой сокурсниц.

Я долго завоевывала расположение мадемуазель Самайи, ибо была большой мечтательницей и американкой, что для нее было чем-то неизведанным.

Мадемуазель Сувестр, напротив, испытывала слабость к американцам и любила видеть их среди своих учеников. Несколько ее учениц выросли выдающимися женщинами. Тетушка Бай, например, была одной из самых интересных женщин, которых я когда-либо знала.

Мой дедушка Рузвельт впервые заинтересовался калеками и инвалидами, когда консультировался со множеством врачей, пытаясь хоть как-то помочь своей старшей дочери, тетушке Бай. У нее был не то чтобы горб, но довольно любопытная фигура, толстая в плечах, что, видимо, было вызвано искривлением позвоночника. Еще я помню ее красивые мягкие и волнистые волосы. Ее поистине прекрасные глаза были глубоко посажены и заставляли окружающих забыть обо всех остальных чертах лица.

Тетушка Бай мыслила как любой рассудительный человек. Ее переполняла жизнь, она всегда становилась центром внимания в любой компании и брала на себя бремя разговоров. Дожив до средних лет, она уже потеряла слух, и артрит причинял ей сильную боль, но недуги ни на секунду не могли пошатнуть ее дух. Чем сильнее они наседали, тем тверже тетя возвышалась над всеми трудностями, а обаяние и яркость ее личности, где бы она ни жила, превращали дом в место встречи людей из всех уголков земного шара.

Она была уравновешенна, обладала превосходными управленческими качествами и здравым смыслом, а ее влияние ощущали не только сестра и братья, но и все ее друзья. Она была источником вдохновения для молодых людей, с которыми общалась, и одним из самых мудрых советников, которых я когда-либо знала. Она слушала больше, чем говорила, но то, что она говорила, стоило услышать!

С самого начала мадемуазель Сувестр заинтересовалась мной из-за любви к Анне, и мой интерес к ней рос с каждым днем. Это переросло в теплую привязанность, которая продолжалась до самой ее смерти.

Мадемуазель Сувестр была низенькой и довольно коренастой женщиной с белоснежными волосами. У нее была красивая голова с четкими мощными чертами, властным лицом и широким лбом. Линия роста волос выступала вниз маленьким треугольником, а сзади ее локоны лежали натуральными волнами и собирались на затылке. Она видела людей насквозь и всегда знала больше, чем ей сообщали.

После завтрака нас всех обычно выводили на прогулку и, чтобы ее избежать, нужно было иметь веский повод! В ноябре становилось холодно и довольно туманно, ветер пронизывал до самых костей, но мы все равно шли гулять!

Дома я сбрасывала с себя некоторые предметы нижнего белья, которые бабушка заставляла меня носить с детства, но здесь, в Англии, опять начала носить одежду из фланели и, хотя у нас было непривычное мне центральное отопление, приходилось почти сидеть на батарее, чтобы хоть немного согреться. Лишь у немногих в спальнях были камины, и все остальные им завидовали.

Помню, как мы толпились в столовой, чтобы как можно ближе подобраться к батарее, прежде чем сесть за стол. Почти все девочки из Англии большую часть зимы страдали от обморожения рук и ног.

Занятия начинались сразу же после прогулки, и у каждой из нас было расписание на весь день: уроки, часы практики, время на подготовку – ни у кого не оставалось ни секунды на безделье. Сразу после обеда мы проводили два часа на тренировках, а в зимние месяцы