Сев на свидетельское место, мистер Тодмен очень успешно скрыл свое сочувствие к жилице, которое так великодушно приписал ему мистер Очаровашкинс. Это был невысокий жилистый человечек с ярко-желтыми волосами и жесткими зелеными глазами. Да, коттедж принадлежит ему, унаследован от отца почти сразу после того, как миссис Порфир вселилась. За мизерную плату, добавил он по собственному почину, да и та вся ушла на оплату ремонта, который заставил его произвести санитарный инспектор. С тех самых пор он просит ее съехать. Теперь муж его дочери вернулся из армии, а в его доме нет для всех места. На том, как ясно говорило выражение его лица, и делу конец.

— Какие-то вопросы к мистеру Тодмену?

— Нет, благодарю, сэр, — ответила миссис Порфир.

Для полноты картины мистер Очаровашкинс вызвал миссис Тодмен, высокую вялую блондинку. Она не могла вынести, чтобы в их доме жила семья замужней дочки, а что до младенца... Ведь просто повернуться будет негде, когда повсюду развешаны пеленки!

Поскольку от миссис Порфир вопросов опять не последовало, на месте свидетеля вслед за блондинкой тут же возникла ее дочь. Названная по современной маркширской моде, Марлен Дейрдре Бэнкс была уж чересчур очевидно в положении. Глядя на нее, Петтигрю мог только надеяться, что в случае необходимости выяснится, что судебный пристав, человек весьма компетентного вида и явно бывший полицейский, в дополнение к прочим своим навыкам прослушал также курс родовспоможения. Но она пережила свое краткое появление в роли свидетельницы без катастрофы и произвела на Петтигрю сравнительно пристойное впечатление парой очень ярких карих глаз и копной непокорных темных волос.

Заявление Марлен завершило выступление от имени истца. Петтигрю повернулся к миссис Порфир:

— Теперь мне хотелось бы услышать, что скажете вы, миссис Порфир.

Он слишком уж хорошо знал, что она скажет, и сердце у него стучало, когда он смотрел на это безмятежное, терпеливое лицо. Есть ли ей куда податься? Очевидно, некуда. Сегодня всем некуда податься. Но чем это поможет ей против беременности Марлен и явной невозможности растить ребенка в каморке над отцовским гаражом? Дело уже практически решено, вопрос заключается только в том, сколько времени ей дать, чтобы «подыскать иной вариант». Какое чудесное расплывчатое выражение! О том, как он посмеет взглянуть после этого в лицо леди Ферлонг, не хотелось даже думать.

— Мне очень жаль, что от меня всем столько проблем, — сказала миссис Порфир, — но факт в том, что мне некуда поехать. В Тисбери очень трудно найти жилье, — добавила она.

— Именно, — поощрил ее Петтигрю, но продолжения от миссис Порфир не последовало. Она уже изложила все доводы в свою защиту.

На том дело «Тодмен против Порфир» завершилось бы, если бы мистер Очаровашкинс, озабоченный оправданием гонорара, не вдохновился на перекрестный допрос.

— Вы живете в коттедже совершенно одна, верно? — обвиняюще спросил он. — В четырех комнатах! — Его тон придал спорному коттеджу размах Бленгеймского дворца. — Вам же не нужно столько места.

— О нет, нужно... Правда нужно.

— Почему вы не можете снять где-нибудь комнату?

— Это совершенно невозможно. Мне о стольком нужно заботиться.

— О стольком? Полагаю, свою мебель вы могли бы сдать на хранение.

— Это не только мебель, — мягко объяснила миссис Порфир. — Еще все мои бумаги... Я так много работы делаю. В меблированной комнате ничего не получится. Это было бы неуместно.

Перед Петтигрю вдруг предстало видение: деревенская домохозяйка просматривает конфиденциальную корреспонденцию Ассоциации нравственного благополучия. Да, это было бы крайне неуместно. Что ж, леди Ферлонг придется подыскать другого секретаря, вот и все. Жаль, но...

Мистер Очаровашкинс все еще развивал свою тему:

— Вдова без обременения... Вы ведь вдова, миссис Порфир? — Не получив ответа, он продолжил: — С вами ведь в этом четырехкомнатном доме никто не живет?

— Нет. То есть... Сейчас никто. — Последние слова были произнесены чуть ли не шепотом.

— Прекрасно. Итак, мадам, вы задумывались всерьез о том, чтобы подыскать другое жилье? Вы справлялись о возможности приобрести резиденцию?

«В судах графства, — подумал Петтигрю, — мы всегда приобретаем резиденции. Покупать дома мы предоставляем низшим расам, не имеющим законов».

— Я не могу себе это позволить.

— Вы уверены, мадам? В наши дни строительные общества предлагают очень привлекательные условия. У вас нет сбережений?

— Очень незначительные.

— Сколько именно у вас денег? Каков ваш доход?

По лицу миссис Порфир скользнула острая тревога.

«Честное слово, так нечестно, — подумал Петтигрю. — Она, наверное, чувствует себя так, словно ее раздевают на людях».

— Возможно, вы предпочтете написать сумму, — предложил он.

— Благодарю вас, сэр.

Миссис Порфир подали бумагу и карандаш, и после недолгих, но озабоченных подсчетов она написала две суммы, обозначающие соответственно капитал и доход с него. Глянув на ее скудное состояние, Петтигрю протянул листок мистеру Очаровашкинсу.

— Это все, что у вас есть? — не отступал мистер Очаровашкинс.

— Это все на свете деньги, какие есть в моем распоряжении. — Высокопарные слова она роняла в суд, как камешки в тихий прудик, закутавшись в свое странное достоинство точно в плащ.

Мистер Очаровашкинс сменил тактику:

— Нет ведь никакой особой причины, чтобы вам жить именно в Тисбери. Вы вполне могли бы поехать в любую другую часть Маркшира... Вообще в любое графство Англии.

Тут миссис Порфир дала волю словам и стала даже красноречива:

— Полагаю, в каком-то смысле это совершенно верно. Конечно, я привязана к моей работе в Тисбери, но, надо думать, сумела бы быть полезной в любом месте. Слава Богу, я всегда приносила пользу, где бы ни находилась. Но дело не только в этом, сэр. Понимаете, я очень люблю Тисбери. Я тут родилась. Я жила тут, пока не уехала, чтобы выйти замуж. Вот почему я вернулась, когда... когда осталась одна. — На мгновение она как будто забыла, где находится, и продолжила, обращаясь отчасти к Петтигрю, отчасти к себе самой, подхваченная потоком детских воспоминаний. — Мой отец был органистом в церкви Тисбери. Он позволял мне сидеть возле органа, когда я была маленькой. Я так любила бывать на хорах. Думаю, он был не самым лучшим музыкантом, но я считала его игру самой прекрасной на свете. — Она оглянулась, посмотрела за мистера Очаровашкинса, на скамью позади него, где сидели истец и его семья. — Он играл на вашей свадьбе, мистер Тодмен, — сказала она. — Помните? Это было давно, а кажется, только вчера. Четыре подружки в голубом, а миссис Поттс — вся в белом. Она была чудесной невестой, хотя мы все думали, что для вас она высоковата...

Право же, это совсем против правил! Джефферсон давно бы ее остановил. Петтигрю прокашлялся, чтобы вмешаться, но миссис Порфир остановилась сама. Замолчав, она промокнула глаза носовым платком. Пожав плечами, мистер Очаровашкинс сел и начал связывать бумаги. Совершенно ясно — дело было окончено. Петтигрю набрал в грудь воздуха, чтобы объявить свое решение. И в этот самый момент он почувствовал, как в нем с силой поднимается подозрение, что дела обстоят совсем не так, как кажется.