Анна ничего не говорила о майоре, но я все равно о нем думала. Когда люди из низшего класса разговаривают со мной, то делают вид, что они мне ровня. Они подлизываются ко мне, ходят на задних лапках, но от их лицемерия у меня зубы сводит. А майор был честным, искренним и улыбался от чистого сердца. Он вел себя так, будто ему и в самом деле приятно со мной общаться.

Мы сворачиваем на широкую искусственную лужайку, которая огибает корму «Икара». Освещение на корабле соответствует времени суток: после заката огни тускнеют, и корабль погружается в полумрак. Изображения на иллюминаторах постоянно меняются. Днем небо на них голубое, с солнцем и облаками, а к вечеру – розовато-золотое, закатное, и, наконец, ночное, усыпанное бриллиантами звезд. Такого неба нет ни на одной планете. Дома, на Коринфе, звезд не видно: только нежно-розовый свет городских огней отражается в атмосфере, а вместо облаков – голографические панели с фейерверками.

Я смотрю в иллюминатор и вполуха слушаю Анну, но вдруг ее рука напрягается. Я едва не спотыкаюсь, когда она резко останавливается, но, к счастью, только едва – иначе растянулась бы на лужайке. «Запуталась в собственных ногах!» – статейки с такими заголовками мелькали бы в прессе неделями.

Анна смотрит не на меня, а на что-то другое рядом – на кого-то другого. Я перевожу туда взгляд, и… сердце уходит в пятки, вернее, в мои лиловые атласные туфли.

Майор Мерендсен.

Он нас видел? Майор разговаривает с другим офицером, склонив к нему голову. Может, он так увлечен разговором, что не заметит меня? Я отворачиваюсь и мысленно молюсь об этом, проклиная свой необычный цвет волос, слишком яркий и броский. И зачем я надела столько драгоценностей? Будь я одета как другие девушки – смешалась бы с толпой.

В какую глушь мой отец упрячет «бесчестного» Тарвера Мерендсена, если Анна все же доложит, что я с ним общалась? С сыном учителя, стипендиатом, безродным героем войны… Знал бы майор, как ему повезет, если его всего лишь переведут на новое место службы…

– Боже правый, он и впрямь идет к нам, – шепчет мне на ухо Анна с застывшей на лице улыбкой. – Он что, больной? В смысле, может, у него помутне…

– Добрый вечер, майор, – перебиваю я Анну, пока он не расслышал поток ее оскорблений. По крайней мере, я надеюсь, что не расслышал.

Другой офицер держится на почтительном расстоянии, и у меня снова обрывается сердце. Анна и Свонн знают правила, поэтому извиняются и отходят подальше, с нарочитой заинтересованностью глядя в иллюминатор. Анна бросает на меня быстрый взгляд, когда проходит мимо майора, и озабоченно хмурит брови.

«Не надо, – говорит мне выражение ее лица, – избавься от него».

Замечаю проблеск жалости в ее твердом и настойчивом взгляде, но лишь на мгновение.

Анна и Свонн стоят так, что слышат каждое слово, – об уединении можно даже не мечтать. Свонн облокачивается о перила, пристально глядя на нас. Она выглядит скорее удивленной, нежели обеспокоенной. Если мне грозит опасность, пощады от нее не жди. И дома мне нужен человек вроде нее, чтобы оградить себя от тех, кто распускает сплетни и строит козни. Анна привыкла к бесконечной череде моих телохранителей, и она принимает их в нашу компанию как прочих спутников. Отец выбрал мне хорошую телохранительницу.

– Добрый вечер, – говорит майор Мерендсен. За его спиной Анна что-то шепчет на ухо Свонн, и та громко хихикает. Не моргнув и глазом, майор улыбается. – Извините, что помешал вам с друзьями. Но в тот вечер я не успел спросить… Вы не хотели бы как-нибудь вместе сходить на обзорную палубу? Вы сказали, что не бывали там.

Анна встречается со мной взглядом. Теперь в нем нет никакой жалости – только тревога. Даже ей, моей лучшей подруге, придется выдать меня, а я к этому не готова. В прошлый раз все закончилось очень плохо, но я ее не виню. Никто не может управлять моим отцом. Ни Анна, ни я.

И уж точно не Тарвер Мерендсен. Как можно быть таким беспечным? Он думает, что награда того стоит? Мужчины идут на что угодно ради внимания богатой девушки. Если он сам не отстанет – что ж, мне не впервой. Я его полностью уничтожу. Буду тщательно выбирать слова и разнесу его намерения в пух и прах.

– Вы запомнили. – Я поспешно улыбаюсь и чувствую, что улыбка больше походит на гримасу. Я снова обращаюсь к майору. – Думаю, мои друзья поймут, если я пропаду на один вечер.

Я вижу, как за спиной у майора Анна застыла от неподдельного страха. Нужно бы дать ей понять, что беспокоиться не о чем, но это меня выдаст.

Лицо майора смягчается, осторожная улыбка становится шире, напряжение исчезает. Я вдруг понимаю, что он волновался. Ему до смерти хотелось спросить меня о прогулке. Глаза у него карие, того же оттенка, что и каштановые волосы, и он смотрит на меня не отрываясь. Боже, лучше бы он не был таким юным и привлекательным. Гораздо проще избавляться от старых и некрасивых.

– Вы сейчас заняты? Сегодня вечером?

– А вы времени даром не теряете, верно?

Он улыбается еще шире и сцепляет руки за спиной.

– Чему я научился на службе, так это сначала действовать, а думать уже после.

Он очень отличается от людей из моего общества, которые взвешивают каждый шаг и продумывают каждое слово, прежде чем оно слетит с языка. Анна что-то шепчет мне одними губами, но я понимаю только последние слова. Что-то насчет «сейчас».

– Послушайте, майор…

– Тарвер, – поправляет он меня. – А вы, мисс?..

Я не сразу понимаю, что он имеет в виду. Он смотрит на меня, подняв брови, будто чего-то ждет.

И тут меня осеняет. Он на самом деле не знает, кто я такая.

Несколько долгих секунд я просто смотрю на него. Не могу припомнить, когда в последний раз кто-нибудь из собеседников меня не узнавал. Вообще, по-моему, такого и не было. Разве что в детстве, пока я не стала любимицей прессы. Но тогда и сейчас – разные вещи. То было как будто в прошлой жизни.

Как бы я хотела, чтобы время замерло, дало мне осознать, даже насладиться этим мгновением. Просто поговорить с кем-то, кто не видит во мне Лилиан Лару, наследницу «Компании Лару», самую богатую девушку во всей Галактике. Но я не могу. Я не могу позволить, чтобы меня дважды видели с этим глупым безрассудным военным. Кто-нибудь расскажет моему отцу. Майор Мерендсен не знает, во что может влипнуть, и не заслуживает такой участи.

Мне уже приходилось унижать людей. Зачем же для майора выбирать слова помягче?

– Должно быть, вы меня тогда не так поняли, – небрежно бросаю я, натянув самую лучезарную, самую довольную улыбку. – Я согласилась из вежливости, только потому, что тогда мне было скучно до зубовного скрежета, но, видимо, иногда вежливость выходит боком.

Поначалу майор Мерендсен почти не меняется в лице: едва уловимо гаснет искорка в глазах, чуть сжимаются губы. А во мне поднимается волна гнева – зачем он вообще заговорил со мной и почему не знает, кто я?