– Я смотрю, ее судьба вас совсем не интересует, – укоризненно сказала я. – А вдруг с ней беда какая-нибудь приключилась?

– Будь так, она позвонила бы! А раз молчит, значит, все у нее в порядке. Вот я и не волнуюсь за нее, – объяснил он. – Да и не до нее нам сейчас, честно говоря. Сами же видите, что творится.

– Вы сами ей звонить не пробовали? – спросила я.

– И не раз, да только без толку, наверное, она номер телефона сменила, – отмахнулся он.

– А где Иван? – спросила я.

– Где ж ему быть, как не в Германии, вместе с Вандой? – удивился Михаил Петрович. – Семен тогда очень быстро новые документы выправил и загранпаспорта – и ей, и Манане. Я сам по всем этим делам ездил. Ох и покрутиться мне пришлось, да и заплатить, само собой. Вот мы их и отправили, чтобы Ванда долечилась там и с родней познакомилась. А через некоторое время и Иван туда отправился – он же без Ванды дышать не может.

– Ну, это я и сама знаю, – кивнула я. – И как он там?

– А он нам звонит? – обиженно спросил Сазонов. – Когда рядом девчонка любимая, о родителях быстро забывают! Но если бы случилось с ним что-то, нам тут же сообщили бы!

– А что ж вы сами не позвоните? – поинтересовалась я.

– Пробовали, но он, наверное, местную симку купил, так что не поговорить с ним, – объяснил Михаил Петрович. – Я думаю – и к лучшему это. Ну, узнал бы он, что отец ранен. Сорвался бы сюда? А вдруг и сам стал бы случайной жертвой, как моя жена? Нет, это хорошо, что он далеко! В безопасности! – убежденно сказал он.

– Михаил Петрович, дайте-ка мне на всякий случай номера сотовых телефонов вашей сестры и Ивана, – достав и открыв органайзер, попросила я его.

– Конечно, – охотно согласился он и все продиктовал, а я самым аккуратным образом записала. – Только зачем это вам? Вы же до них все равно не дозвонитесь.

– Попробую что-нибудь придумать. А поговорить я с ними хочу, потому что такие покушения, как на Семена Ивановича, в один день не готовятся, – объяснила я. – Иван и Клавдия Петровна могли что-то заметить, но в тот момент не придать этому значения, а ведь вполне может оказаться, что это очень важно для расследования.

– Да что они могли заметить? – Сазонов пренебрежительно махнул рукой. – У Ваньки голова Вандой была занята, а у Клавы… – он скривился. – У нее отродясь, кроме шмоток и побрякушек, других интересов в жизни нет. Вы же ее видели!

Сазонов поднялся, подошел к Андрееву и попытался посадить его, подперев подушкой, желая придать хозяину некое подобие вертикального положения, но у него ничего не вышло. Он, отдуваясь, отступил на шаг, чтобы со стороны оценить реальный объем предстоявшей ему работы, и тяжело вздохнул.

– Знаете, Михаил Петрович, у меня по поводу вашей сестры одна очень нехорошая мысль имеется, – подумав, сказала я.

– Неужели о том, что она к этим покушениям причастна?! – с обалделым видом спросил он, поворачиваясь ко мне.

– А вы сами подумайте, – предложила я ему. – Муж ее оскорбил, побрякушки, как вы выразились, у нее отобрал, она обиделась и ушла в чем была. И поехала она к какой-нибудь из своих подруг. Там она успокоилась и стала вынашивать планы мести.

– Клавка, конечно, редкостная стерва, но на такое у нее ни ума, ни духа не хватит! – возразил Сазонов, но явно заинтересовался и снова присел рядом со мной.

Вот уж чего-чего, а впечатления стервы на меня эта молодящаяся недалекая бабенка вовсе не произвела.

– Семен Иванович говорил, что Клавдия Петровна – большая любительница массажистов и тренеров по фитнесу, так не через них ли она действует? – предположила я. – У этих людей клиентура самая разнообразная, они могли и найти кого-нибудь для такого черного дела.

– Зачем ей это? – удивился Михаил Петрович.

– А почему она на развод и раздел имущества не подала? – спросила я. – Андреев говорил, что они все вместе наживали, так что по закону, как ни крути, половина – ее. А вдруг она захотела не половину, а все? Она же, как жена, наследует мужу?

– Не там ищете! – усмехнулся Сазонов. – У Семена завещание на Ивана написано, как и у нее, кстати. Ну и что она от смерти Семена выиграет?

– Резонно, – согласилась я. – А что вы по поводу развода думаете? Почему она на развод-то не подает?

– Да кто ж ее знает? – Он удивился и пожал плечами. – Может, она выгадывает что-нибудь? Хотя что она может выгадать, со своими-то мозгами!

– Скажите, Михаил Петрович, ваши родители живы?

– Отец с двумя моими старшими братьями утонул, когда я еще совсем мальчишкой был, Клавка вообще тогда в люльке лежала. Поехали они на рыбалку осенью, ветер сильный поднялся, вот лодка и перевернулась. Вода-то уже холодная была, так никто из них и не выплыл, – вздохнул он.

– Грустная история, – посочувствовала я ему. – А ваша мать жива?

– Не знаем мы, – смущенно ответил он.

– Как это? – удивилась я.

– Долгая история, – отмахнулся он.

– А я никуда не тороплюсь, – возразила я.

– Ну, ладно! – согласился он и начал рассказывать: – Мама моя, Зинаида Тимофеевна Сазонова, – женщина совершенно героическая. Когда война началась, ей только-только одиннадцать лет исполнилось. Она тогда в Белоруссии жила, и их деревню фашисты вместе с жителями сожгли, единицы уцелели, среди них и наша мама со своим отцом. Ушли они в лес, к партизанам прибились, и мама связной была между партизанами и подпольщиками в городе, а потом они с армией до самой победы провоевали – дед как-то с командованием договорился, чтобы ее в детдом не отправляли. Так что боевых наград у нее – на пиджаке не помещаются.

– Ого! – невольно воскликнула я.

– А после войны они к родне своей дальней в Салтыковку приехали. Мужиков тогда там было – раз, два и обчелся, вот деда председателем колхоза и поставили, а он маму нашу, когда школу окончила, в сельскохозяйственный институт учиться отправил, на агронома. А когда дед занемог и трудно ему стало по полям да совещаниям мотаться, уговорил он колхозников ее председателем выбрать. И сделала она колхоз наш миллионером! А сама получила орден Трудового Красного Знамени, а потом и Героем Социалистического Труда стала! Как вы думаете, какой характер для этого надо иметь?

– Железобетонный! Или даже титановый! – уверенно ответила я.

– Вот то-то же! – выразительно сказал он. – Такой матерью можно и нужно гордиться, что мы с Клавкой всю жизнь и делаем, а вот жить с ней – нельзя! Ее в колхозе за глаза царицей звали, вот так, – он показал мне сжатый кулак, – она всех держала. Никто и пикнуть не мог!

– Это я понимаю, но как же произошло, что вы теперь даже не знаете, где она живет? – спросила я.

– Видите ли, мама очень не любит Андреевых. Просто ненавидит их всех! Мы все в Салтыковке жили, а потом наш колхоз укрупнили и правление в Расловку перенесли, вот мама туда с Клавкой и уехала, а я из-за Мани в Салтыковке, у деда с бабкой по отцу, остался.