стук в ворота, поднявший на ноги полусонных собак.

— Тута соснешь! — без особой злости ругнулся богатырь. Попович встряхнул головой, отгоняя дрёму. — Кого ещё несет в эту пору? Верно, гонец?

Хлопнула дверь. Вбежал слуга, чумной со сна, но готовый к службе и стремительный. Подтвердил догадку.

— Гонец прибыл от князя, — протараторил он.

— Зови! — приказал богатырь. Догадываясь уже, что вести грядут недобрые.

Новый гость вступил в горницу. Так мог бы войти Каменный Гость, так без барабанного боя, без гуда рожков вступает сама судьба.

— Грамота есть у меня к тебе от князя Константина. Государственное дело, — церемонно произнёс он.

Достав из-за пазухи грамоту, гонец подал её Александру, тот, прихмуря брови, принял и развернул пергаменный свиток. Уже по первым строкам понял, не читая: свершилось! Князь призывал Александра к себе. Сам собой возникал вопрос: какую надобность мог иметь в нём, богатыре ростовском, князь, и ответ на него мог быть лишь один-единственный. Вновь быть брани междоусобной! Константин звал его к себе, в Ростов. А просто так богатырей к себе не зовут.

— Передай князю, ответа не будет, — сказал Попович.

Он отпустил гонца, а сам посидел еще, свернув грамоту в трубку и прикрыв глаза ладонью. Потом встал, спрятал грамоту в окованный железом ларец, потянулся, выгибая спину, решительно задул свечу и, радостно улыбаясь в темноте, полез в постелю.

Попович знал, что бы он ни ответил, это не последний человек от князя. Пришло его время. Теперь он всем им покажет! Он еще будет на коне! Будет и на его улице праздник.

Едва след посыльного простыл, как явились к нему ростовские бояре. Константин был наслышан и о болезни богатыря, и о его лечении, но богатырь ему был нужен до зарезу, к тому же Константин был упрям. Поэтому, дабы излечить витязя, поставить его в строй и вернуть ко двору, отправил к нему бояр самых опытных.

Что ж, горяч богатырь, дюже горяч, но ведь мы и любим его за геройство, за подвиги: он ведь жизни своей для дела не жалеет… а посему и на недостатки его можно прикрыть глаза. Особенно когда без него никак.

О встрече этой не всем надобно было знать, чтобы не нарваться на ненужные вопросы, хоть тут и не решают особо важных дел, но беседа, что ведется, не предназначена для чужих ушей. Посему только двое самых верных и молчаливых слуг неслышно появлялись и исчезали, принося и унося блюда и кувшины тотчас по мере надобности.

Странное это было застолье, ежели поглядеть на него со стороны. На лавках под иконами, у простого тесаного стола, заполняя собою весь красный угол, в котором был расставлен дивно богатый иконостас, восседали виднейшие ростовские бояре. Вели себя степенно, с достоинством. Хошь и не пир, а стол был заставлен яствами пристойно. Уж принять-угостить это мы завсегда! Это добрая старая традиция, причём чисто русская. Да и кто же будет против общения с подобными себе.

Начали туго.

Бояре, с опасливым уважением взирающие на богатыря, уговаривали бросить самолечение и вернуться к княжескому двору.

— Ох смотри, — говорили они ему. — От чрезмерного потребления меду хмельного в голове дурная кровушка заведется, тогда-то и тронешься умом. Чуешь? Вино замутняет разум, несет пагубу человеку!

— Да в чем беда? — удивился Попович, будто оценивая, с чего на него свалилась такая неожиданная забота и чем она может быть чревата. Да и обидно, когда тебя, взрослого мужика, героя, в собственном дому, точнее, тереме пытаются жизни учить. Попович решил не уступать и задал вопрос:

— Вот вы мне скажите, бояре, ради интересу, вот, например, ежели поставить перед бараном бадью воды и бадью, скажем, бражки, вот что он выберет?

— Ну, конечно же, воду, — хором ответили бояре, не ожидая подвоха.

— Так вы что, меня с бараном сравнять хотите? — торжествующе прогудел Александр.

Бояре разом покраснели и растерялись, разговор принимал совсем не тот оборот, который бы им хотелось. В первом раунде за явным преимуществом победу одержал богатырь.

Значит, начинай всё заново. Как тут подступиться. А решение простое, и оно на столе.

Выпили по чаре — полегчало. Крякнули от удовольствия. Налили по второй — совсем осмелели и не стали отказываться от третьей. Охмелев слегка, до того молчаливые, бояре разговорились, разоткровенничались, не скрывая больше цели своего визита. Да и чего шило в мешке таить.

Он нужен, да нет, просто необходим сейчас Константину. И пусть Александр не хмурит своё чело!

— Рад бы верить, да уж и веры нет, — усмехнулся богатырь и взъерошил и без того растрепанную бороду.

Бояре супят брови. Грех молвить такое.

— Князь опять в трепете. Просит он, чтоб ты пришёл с побратимами своими. Юрий угрожает войной…

— Про это мы знать не можем, мы в политике не сильны, — хмуро усмехнувшись, сказал Попович и обтер багровое лицо припрятанным где-то красным платом. Пойти просто навстречу мешала гордость, приехали не зря, вот пусть и уговаривают. Все это тешило тщеславие, ласкало слух.

Один из бояр, тощий да нескладный, прищурил, как кот, глаза.

— Ну, кто старое помянет, тому глаз вон! Какие между своими могут быть обиды! Князь призывает тебя сразиться за него, во имя вчерашней славы и завтрашнего величия!

Ох и хитер ты, боярин, подумал богатырь и возражать на боярские речи не стал.

— А что, Константин опять мыслит все великое княжение себе воротить?

— Кто может читать мысли княжеские? Приедешь, сам всё и узнаешь. Что передать Константину Всеволодовичу? Ждать ли ему тебя? Рассчитывать ли на твою удаль богатырскую?

Кувшины с квасом и хмельным медом и фряжским вином вновь и вновь наполнялись. Толковали уже битых два часа. Ростовские послы были народ упрямый.

Смеркалось. Угасало дневное светило, отходя на покой. Слуги внесли свечи и начали прибирать со столов. Беседа таяла, и уже бояре, устав от разговоров, сникли, почуяв, что и им пора по домам.

— Передайте князю Константину, мое решение такое: соберу всех, кто есть, и через два дня буду. На том разглагольствию моему конец! Мы люди простые, пышно говорить не умеем и зряшных обещаний не даем.

Возвращались бояре в Ростов к своему князю, уладив все дела, довольные, впору было петь да веселиться. Справились с заданием.

Утром проснулся Попович от петушиного хрипа, с больной головой и в настроении довольно мрачном. Спустил с ложа босые ноги. Тяжелый, массивный, огромный встал, оделся, не вздувая огня, тихо вышел, стараясь не разбудить слуг. Из головы еще не выветрился тяжелый хмель. Хорошо бочка с пивом завсегда у крыльца стоит! Он молча прошел в горницу, вышел