Конечно, понятно без лишних слов, что частное состояние – это не частный факт, а самая настоящая политическая власть. Деньги позволяют раздавать милости или привилегии не в силу каких-то оснований или за какие-то заслуги, а потому, что олигарх считает, что облагодетельствованный человек отблагодарит его своей «дружбой», верностью или даже преданным служением. Тот, кто получает милости и обязан ими власть имущему, а не своим собственным заслугам, немедленно теряет образ мысли свободного человека (при допущении, что он у него был) и становится сторонником власть имущего либо в надежде на новые милости, либо чтобы не лишиться уже имеющихся. Огромное богатство может, таким образом, трансформироваться в широкую сеть электорального консенсуса[23]. Контролировать партию, состоящую из преданных людей, значит уметь завоевывать голоса, а с голосами – доступ к политической власти. Управлять медийной империей значит иметь возможность убеждать миллионы граждан[24]. Повторюсь: неважно, что за человек наделен подобной властью; более того, совершенно неважно, во благо или во зло он ее использует. Сам факт существования власти таких размеров и с такими особенностями превращает граждан в слуг.

Когда в стране устанавливается огромная или неограниченная власть, рождается придворная система. Двор возникает, когда один человек в силу своей огромной власти постоянно занимает более высокое и более центральное положение по отношению к более или менее значительному числу индивидов, чья возможность иметь, сохранять и накапливать богатства, статус и всеобщее восхищение зависит от него. Эта система зависит от реальной власти господина (так я называю того, кто стабильно занимает верховное и центральное положение) раздавать придворным материальные и символические блага и не менее реальной власти угрожать им лишением подобных благ. В придворной системе даже король в определенной мере зависит от придворных и всех тех, кого он может одарять или кому может угрожать. Но высшая власть господина и его центральное положение не вызывают сомнений. Норберт Элиас писал: «Все они [придворные] более или менее зависели лично от короля. Поэтому малейший личный оттенок в обхождении короля с ними имел для них значение, он был зримым показателем их положения по отношению к королю и их позиции в придворном обществе. Но эта ситуация зависимости в то же время, через множество посредствующих моментов, влияла на обхождение придворных людей друг с другом»[25].

Основа существования двора – это услужение. Тот же самый Бальдассаре Кастильоне, автор наиболее влиятельного труда на эту тему, подчеркивает, что придворный должен быть «принужден и верен тому, кому он служит»[26]. Несколько лет спустя другой автор еще лучше определил характер придворной службы: «Польза порождает любовь у того, кто служит, / И из служения он пользу извлекает, / Принужденный верно служить»[27]. Служить можно ради чести или ради долга или по какой-то иной причине, но служить – это всегда прислуживать, следовать за господином и пытаться максимально с ним слиться. Идеальный слуга – тот, кто оставляет свою собственную душу ради того, чтобы принять в себя душу своего господина, а двор – это собрание людей, объединившихся для того, чтобы преследовать одну и ту же цель служения: «Будет так, что едва только хозяин откроет рот, как проворный секретарь уже мыслью своей проник в то, на что тот собрался указать». Таким образом, придворный должен «облекаться в чувства своего хозяина» и жить его умом[28].

Одно дело служить господину, другое, и об этом стоит напомнить, – служить Республике. Те, кто писали о дворе и придворных, хорошо это знали. В диалоге «Мальпильо, или о дворе» Торквато Тассо вкладывает в уста Чужака-неаполитанца, который выражает его собственные идеи, слова о том, что поскольку «республика – это не двор», то в одной и в другом ищут совершенно разные почести. Один из участников диалога замечает: «В республиках служат и властвуют поровну: поэтому те, кто занимает более низкую должность, следуют приказам сначала, и порой те, кто в начале командовал, позднее подчиняются, а те, кто сначала подчинялся, в конце командуют равными: более того, те, кто поднимаются до должности высших сановников, сами становятся слугами закона». Поэтому, по замечанию Чужака-неаполитанца, служение республике – это нечто иное, чем служение при дворе: «Одно зовется скорее свободой, хотя и имеет некоторое сходство со службой; другое называется службой, хотя многими действиями демонстрирует величие княжества»[29].