Если бы Сергей Леонидович Доренко пришел в телевизионную журналистику на десятилетие раньше, то у него, возможно, были бы шансы снискать славу, сравнимую с невзоровской. Кстати, у Невзорова и Доренко есть как минимум одна общая страсть, кроме информационных войн, — конный спорт. Но если в последнее время Доренко переключился с лошадей на мотоциклы, то Александр Невзоров ярко проявился как создатель Школы воспитания лошади — Nevzorov Haute Ecole.

Но есть все-таки один очень важный фактор, который, скорее всего, помешал бы Сергею Доренко стать настоящим «информационным киллером», каким был Невзоров на пике славы. Доренко — дитя либеральной оппозиции (хотя и заключивший временный альянс с коммунистами), а такие люди, как правило побаиваются дворовой шпаны, потому что не могут дать ей сдачи. Они обладают врожденным чувством той грани, за которую опасно заходить, — той черты, за которой будут бить. Уроженец крымского города Керчь, Доренко вырос в семье военного летчика. Вместе с родителями ему пришлось скитаться по гарнизонам большой страны, и, как признавался сам Сергей Леонидович, с детских лет у него «выработалась психология “не местного”».[16]Это важное признание — чувство чужака, белой вороны порождает стремление любой ценой утвердиться в незнакомом обществе, отстоять себя, но по большому счету так и остаться «не местным». В 2003 году, будучи одним из самых «раскрученных» либеральных журналистов России, Сергей Доренко объявил, что стал членом Коммунистической партии Российской Федерации и даже выступил с программой модернизации этой крупнейшей оппозиционной партии. Это был поступок человека, который среди либералов «ельцинской гвардии» так и остался «не местным». Но и в КПРФ Доренко не проявился, и многие даже подвергают сомнению тот факт, что «телевизионный киллер» когда-то был коммунистом.

Может быть, отнюдь не о президенте Дмитрии Медведеве, а о самом себе Сергей Леонидович так красочно говорил в интервью журналу «Собеседник»: «Самые жесткие люди — это очкарики-ботаники. Им все время приходится доказывать себе и другим, что у них нет комплексов, психологических проблем. Представьте ситуацию, что вам надо управлять бандой головорезов. Вы понимаете, что не можете материться и при каждом слове стрелять из маузера — просто не умеете. И тогда вы должны сказать, очень спокойно и тихо: товарищи головорезы, я даю вам такой-то приказ. Но прежде чем вы его выполните, я расстреляю каждого десятого».[17]

Это чувство грани между «можно» и «нельзя», которое свойственно Сергею Доренко, напрочь отсутствовало у Александра Невзорова. Сергей Доренко четко просчитывает свои ходы, он знает, что ведет информационную войну. Александр Невзоров во времена «600 секунд» просто воевал и махал шашкой, как на фронте Гражданской войны: сегодня его окружали «красные», а завтра внезапно появлялись «белые», и с теми и с другими было во имя чего и против чего воевать. Линии фронта не существовало, но сражения бушевали. Типичные смутные времена, которыми так богата отечественная история! Действия Невзорова чаще всего были непредсказуемыми: он совершал поступки в угаре битвы, и мало кто мог предугадать, в кабинете какого чиновника или в каком отделении милиции появится съемочная группа «Секунд». Ко временам Сергея Доренко информационные войны стали другими — на место живой импровизации пришел политический заказ, вместо личной ненависти появилось противостояние властных кланов, а быть воином-одиночкой в эфире стало попросту невозможно. Александр Невзоров, конечно, тоже был подвержен влиянию группировок, но его популярность позволяла ему ставить собственные условия и торговаться о соглашениях политического альянса. У Сергея Доренко такой свободы маневра уже не было — не потому, что он «хуже» Невзорова, а потому, что и страна стала другой, и телевидение из творческой лаборатории и дружеской курилки превратилось в глобальный конвейер, выпускающий продукцию в яркой упаковке. Откажись Доренко играть по правилам кремлевских заказчиков, телевизионный эфир мгновенно был бы «зачищен» от этого грозного «информационного киллера». Доренко бы попросту исчез, и о нем бы очень быстро забыли.

Доренко не был творцом этой информационной войны, он был ее солдатом. Ярким, интересным, талантливым, но солдатом, а не военачальником. Его война была заранее просчитана, и грубо ошибался тот, кто считал, что Сергей Доренко ввязался в бои без правил.

Отношения Доренко с Березовским начались с конфликта. Программу Доренко «Версии» на ОРТ в апреле 1995 года закрыли по воле Березовского, которого обиженный Доренко вскоре публично назвал «торговцем подержанными автомобилями».[18]Но уже в 1996 году Доренко вернулся на ОРТ. По мнению журналистов, «у Бориса Березовского давно появилась идея найти этакого телевизионного киллера… Первым, на кого в этом смысле поставил Березовский, был Александр Невзоров с его программой “Дикое поле” на ОРТ. Но тот не оправдал надежд Бориса Абрамовича, потому что оказался самостоятельным человеком и старался протаскивать свои экзотические идеи. Например, идею силового решения всех конфликтов, национальную идею и так далее».[19]

Приход политического тяжеловеса Евгения Максимовича Примакова на пост председателя правительства России Борис Березовский воспринял как личное поражение. Он понял, что сильный и независимый Примаков никогда не позволит ему оставаться серым кардиналом и, подобно кукловоду, управлять подвешенными на ниточках чиновниками. Затруднялась и возможность оказывать давление непосредственно на президента. Атаки на Примакова Березовский предпринимал в течение всего того времени, что Примаков возглавлял правительство. Но и после ухода Евгения Максимовича в отставку он опасался усиления возглавляемого Примаковым блока «Отечество — вся Россия», и посему эта война не только не прекратилась, но и вспыхнула с новой силой. Против Евгения Примакова и его ближайшего соратника Юрия Лужкова Борис Березовский задействовал мощнейшее информационное оружие.

Когда генеральный прокурор России Юрий Скуратов начал раскручивать дело фирмы «Мабетекс», которая давала баснословные взятки российским чиновникам и приближенным к Борису Ельцину людям, мэр Москвы Юрий Лужков по сути дела встал на сторону прокурора, публично выразив сомнение в честности ельцинского окружения. Это выступление столичного градоначальника в Кремле было встречено крайне болезненно. Ответный удар был нанесен руками Сергея Доренко, который обнародовал информацию о личном состоянии Лужкова в триста-четыреста миллионов долларов. Далее поведал Доренко и о том, что Лужков якобы купил в Германии за сто пятьдесят тысяч марок (что-то около девяноста тысяч долларов) «супержеребца» для себя и еще двух пони для своих детей.

Конечно, либерал Доренко никогда не признается в том, что он действовал по тем же законам и методам пропаганды, которые были разработаны рейхсминистром народного просвещения и пропаганды Германии П.-Й. Геббельсом. «Мы добиваемся не правды, а эффекта» — этот принцип Геббельса берет на вооружение каждый мастер компромата, даже если он и не стремится заимствовать стратегию Третьего рейха. Так же и для Сергея Доренко, вне зависимости от его политических убеждений (если, конечно, таковые имеются), важен именно эффект, а не правда… Если Александр Глебович Невзоров маскировал «политический заказ» идеологическим камуфляжем, то Сергей Доренко уже не чувствовал в этом необходимости, не только не скрывая, но и даже всячески подчеркивая «заказной» характер своей информационной кампании.