Нэй достал из кармана гусеницу, покрытую колючими волосками, и положил в рот.

– Фу! – вырвалось у Литы.

Нэй не стал спорить. Приятного мало. Зато теперь он четко видел след. Яркие маслянистые кляксы, покачивающиеся в темной воде канала. Он оживил гондольеров и ступил в лодку.

– Руки не подашь? – спросила девушка.

Нэй невнятно промычал в ответ, устроился на скамье на носу гондолы – взгляд устремлен вперед – и погладил Вийона по бурому меху.

* * *

Лодка цвета запекшейся крови петляла по тесным кривым улочкам. Над водой шевелилось белесое марево, заползало на кирпичные стены. Мимо плыли облупившиеся фасады, сгнившие ставни, крошащиеся карнизы и балконы. Фахверки из окаменелых водорослей. Заброшенные склады. Покосившаяся колокольня. Красная от ржавчины виселица. На волнах покачивалась сломанная гондола на двенадцать гребцов. Соленый ветер облизывал лицо Нэя языком покойника. По шляпе упрямо барабанили струи дождя. Лита куталась с головой в поданный колдуном плед. Молчала. Дождь оказался той самой прищепкой, которая просилась на острый язык девушки.

Потопленный город действовал на Нэя странным образом. Привыкший к крепостному устройству Полиса, он немного терялся в хаосе Мокрого мира. Здесь были огромные пространства воды, и вязь каналов, и головокружительные перепады крыш. Полис же был городом, построенным по подобию храма: в центре главное святилище – дворец Маринка.

Из тумана проступил огромный дом, шестиугольный в основании.

Големы опустили весла. Тупик. След обрывался на широких заиленных ступенях, к которым медленно дрейфовала лодка. Нэй приказал гондольерам отгрести.

Стоял и смотрел на двойные, обитые сталью двери, отполированные до зеркального блеска. Затем сплюнул дохлую гусеницу в ладонь и поднес к мордочке Вийона. Ласка заработала челюстями. Неотрывно глядя на двери, Нэй расстегнул клапан на кобуре. Скользнул взглядом вправо, в затемнение между колоннами, шепнул заклятие.

В нише стоял лучник. Натянутая тетива была готова выпустить стрелу.

Над каналом всходило солнце. Выкатывало прямо из-за крыши шестиугольного здания, на которой обновили черепицу. По скатам ползли яркие пятна.

Лита вскочила со скамьи.

– Да на что ты там пялишься?

Тетива глухо свистнула.

Нэй уклонился, и стрела прошелестела над правым плечом, там, где секунду назад сидел Вийон, выбила из лица гондольера кусок глины и плюхнулась в воду.

Нэй выхватил пистолет и выстрелил. Дернул стволом вверх и снова спустил курок. Эхо выстрелов вспугнуло аистов: двуглавые птицы сорвались с крыш. Ветер подхватил облачко пороховых газов.

Стрелок между колоннами пошатнулся, упал лицом вперед и съехал по ступеням в воду. Второй – тот, что прятался на балконе, – выронил лук и исчез за парапетом.

Вийон ползал по дну лодки, искал стреляную гильзу. Вторую гильзу, печной трубой торчавшую из окна в ствольной коробке, зажало затвором. Загрязнился патронник или подвел порох. Нэй оттянул затвор и словил выпавшую гильзу. Сунул в карман, достал полный магазин…

Трещотка над дверью простучала три раза. Тяжелые двери распахнулись, словно их толкнул великан.

– Хватит! – властно сказал появившийся на крыльце человек. Ему совсем не шел этот повелительный тон: человек был приземист и толстоват, чего не могла скрыть даже просторная монашеская мантия.

Нэй нажал на кнопку выброса и, жонглируя двумя магазинами, частично опустевшим и полным, перезарядил пистолет.

Монах поднял руки в жесте примирения. В правой руке тускло горел жирник.

Нэй ждал, целясь монаху в затененное капюшоном лицо.

– Прошу извинить за это недоразумение! – прокричал монах. – У нас нечасто бывают гости!

– Догадываюсь почему! – крикнул Нэй.

Монах развел руками.

– Могу ли я пригласить вас в наш храм?!

– Храм?!

– Я так и сказал!

– Это не похоже на храм!

– Истинный храм может быть устроен где угодно! Вера прикладывается к любой точке! Все пребывает повсюду, ведь так сказано?! – Монах откашлялся. – Если желаете остаться на Реке, то очень скоро нам придется общаться жестами!

Нэй опустил пистолет и пробудил гондольеров. Проснулась и Лита.

– Они в нас стреляли! И ты туда поплывешь?

– Мы поплывем.

– Отвези меня домой!

Нэй едва удержался, чтобы не наложить на девушку печать молчания.

– Может, вернуть клановцам?

Лодка ткнулась в осклизлые ступени.

– Я убил ваших людей, – сказал Нэй монаху.

– Они уже внутри, – ответил тот.

– Что это значит?

– Следуйте за мной.

Коридор был широким. Вход в храм – внутри, а не снаружи – защищали высокие фигуры… китобоев с гарпунами. Статуи готовились бросить гарпуны: клонились вперед, вглядываясь в растрескавшуюся плитку, точно в речные глубины.

– Что это за храм? – Нэй снял шляпу и стряхнул с нее капли дождя. Он шел за монахом, рядом семенила Лита.

– Церковь Чрева Кита, – был ответ.

Колдун кивнул. Догадка оказалась верна.

Однажды он побывал в храме Чрева Кита. Его, молодого и зеленого, привел туда Уильям Близнец. Учитель знакомил ученика с миром за пределами Кольца. Адепты церкви Чрева Кита верили в воскрешение после смерти. Тот храм был маленьким и пустым. Если не считать сваленной у алтаря груды гниющих тел. Видимо, возвращение затягивалось.

Это ли он искал?

В том числе.

Не все колдуны Полиса алкали богатства. Некоторые, как Улаф Ус со своими старцами, жаждали покоя. Некоторые искали бессмертие. Юн Гай долгие годы корпел над чудотворными пилюлями. Смешивал чистую киноварь с белым медом, сушил на солнце, держал над огнем. Испытывал пилюли на себе. Он уверял милорда, что близок к цели, но с годами его волосы отнюдь не темнели, жабья кожа не становилась глаже, а гнилые зубы не сменялись здоровыми.

От влажных стен, с которых была содрана обшивка, так что оголились несущие балки, разило тухлой рыбой. Пол устилали катышки крысиного помета. Лита прижалась к плечу Нэя. Он оттолкнул ее: будет мешать, если придется выхватить шпагу.

Лита уже пригодилась ему, чтобы выбраться из Полиса, – и может сгодиться снова. Как тот чудной ножик с несколькими лезвиями, что он видел на барахолке Оазиса, – чудной, но бесполезный, разве что ковырять в зубах у малютки кракена.

Они несколько раз свернули. Задержались в комнате без окон – монах возился с ключами. В сумрачном, освещенном свечами углу долговязый старик в рясе священника держал младенца. Склонился над купелью и громко шептал на речном языке: