Они окончательно просыпались к одиннадцати, и кульминацией их беседы, как правило, становилось бурное обсуждение чеков и счетов. Пока Крис снимает независимое кино, им придется как-то выкручиваться: пара тысяч тут, пара тысяч там. В свое время Крис купила или взяла в аренду с правом выкупа три квартиры и два дома, которые они пересдавали с наценкой, а сами ютились в пригородных трущобах. Она держала Сильвера в курсе их ипотек, налогов, доходов от аренды и счетов за ремонт. К счастью, помимо этого примитивного заработка, работа Сильвера при содействии Крис становилась достаточно прибыльной, чтобы компенсировать расходы от ее собственной. Ярая феминистка, Крис часто чувствовала себя так, словно она вращается на огромном елизаветинском колесе Фортуны, и ухмылялась мыслям о том, что для продолжения своей работы ей необходима финансовая поддержка мужа. «Кто тут независимый?» – требовал ответа сутенер от героини Изабель Юппер, шлепая ее на заднем сиденье в фильме «Спасай, кто может (свою жизнь)». «Служанка? Чиновник? Банкир? Нет!» Да уж. В эпоху позднего капитализма хоть кто-то свободен по-настоящему? Поклонниками Сильвера были в основном юные белые мужчины, которых тянуло к более «трансгрессивным» элементам модернизма, героическим сценам человеческих жертвоприношений и пыток, легитимированным Жоржем Батаем. К себе в блокноты они вклеивали копии знаменитой фотографии «Расчленение на сто кусков» из батаевских «Слез Эроса» – цареубийство, запечатленное на фотопластины французскими антропологами в 1902 году. Батаевские мальчики усматривали блаженство в лице агонизирующей жертвы в тот момент, когда палач отпиливал последнюю оставшуюся конечность. Хуже того – они грубили Крис. Встречаясь с Сильвером Лотренже для Обмена Мнениями после его лекций в барах Парижа, Берлина и Монреаля, Мальчики не терпели никаких преград (тем более в виде жены, к тому же непривлекательной) между собой и Великим Мужчиной. В ответ Крис выкачивала деньги из растущего авторитета Сильвера, устанавливая все более высокие расценки. Хватит ли немецких денег и двух тысяч долларов из Вены, чтобы оплатить ее счет в лаборатории в Торонто? Нет. Лучше бы попросить Дитера о суточных. И все в таком духе. Около полудня, выпив Кофе Номер Три, слишком взвинченные, чтобы думать о чем-то кроме денег, они хватались за телефон.

Появление Дика стало передышкой от привычного планирования. Теперь они планировали вещи совсем другого рода. В то субботнее утро они еще не успели допить кофе, как уже принялись обсуждать второй раунд писем, жонглируя ноутбуком Сильвера, тостами и кружками с кофе. Сильверу, щепетильному редактору, не нравилось, как звучало его первое письмо. Тогда он написал вот так:

Крестлайн, Калифорния

10 декабря 1994 года

Дорогой Дик,

засыпая вчера, я придумал отличное название для наших писем: ménage à deux. Но утром оно показалось мне слишком однозначным и слабоватым. Затем ли мы с Крис провели всю прошлую неделю в полном хаосе, чтобы всего лишь превратить нашу жизнь в текст? Пока я готовил кофе, я додумался до идеального решения, которое поможет быстро пересмотреть позиции. Видишь ли, Дик, мы с Крис спорили, стоит ли отправлять тебе письма, которые мы написали прошлой ночью. Они – безумная квинтэссенция нашего психического состояния, и ты, бедняга, не заслуживаешь роли объекта столь онанистской страсти. Я так и вижу наши четырнадцать страниц, строка за строкой вылезающие из твоего заброшенного факса. Само то, что мы всерьез это обдумывали, – уже безумие. Эти письма не предназначались тебе; они стали диалектическим разрешением кризиса, который так и не наступил. И потому я решил отправить тебе это краткое уведомление:

Дорогой Дик, в среду утром я отвожу Сильвера в аэропорт. Мне надо с тобой поговорить.

С любовью, Крис

Что ты на это скажешь? Наверняка не ответишь.

Сильвер

* * *

Всю свою жизнь начиная с девятнадцати лет Сильвер Лотренже хотел стать писателем. С огромным кассетным диктофоном в багажнике «веспы» он объездил Британские острова и на несовершенном английском взял интервью для французского литературного коммунистического журнала у всех литературных звезд – Т. С. Элиота, Виты Сэквилл-Уэст и Брендана Биэна. Он впервые оказался вдалеке от своей пережившей холокост семьи, которая обитала на неприглядной улочке Пуассонье, и это была свобода. Спустя два года, учась в Сорбонне вместе с Роланом Бартом, он написал эссе «Функция нарратива в течении истории». Оно было опубликовано в престижном литературном журнале «Крити́к». Остальное – история. Его история. Он стал специалистом по нарративу, не его создателем. Шла Алжирская война, был объявлен призыв во французскую армию. Он начал разъезжать, преподавая то в Турции, то в Австралии, и наконец попал в Америку. Сейчас, сорок лет спустя, он писал об Антонене Арто, пытаясь обнаружить хоть какую-нибудь связь между безумием Арто и безумием Второй мировой войны. За все эти годы Сильвер не написал, в сущности, ничего, чем был бы доволен, и ничего о Войне (что одно и то же). Он помнил, как Дэвид Рэттрэй сказал однажды об Антонене Арто: «Это словно заново открыть истины гностицизма, мысль о том, что эта вселенная безумна…». Что ж, Арто был довольно безумным, Дэвид тоже. И, возможно, сейчас вместо того, чтобы быть несчастным, Сильвер тоже мог обезуметь? Он продолжил:

Тем вечером мы подхватили от тебя ковбойский вирус. Твой вирус. Понимаешь, мы с Крис люди разумные. Мы не делаем ничего без причины. Так что ответственность лежит на тебе. Такое чувство, что ты наблюдаешь за нами все эти дни с ухмылкой Джона Уэйна, манипулируя нами на расстоянии. Я всем сердцем презираю такого тебя, Дик. Вмешивающегося в нашу жизнь. Ведь до того вечера у нас с Крис все было хорошо. Может, без особой страсти, но с комфортом. И мы могли жить так вечно, но тут пришел ты, бродяга, со всеми этими эмигрантскими философиями, которые за последние двадцать лет нам порядком наскучили. Это вообще не наша проблема, Дик. Ты живешь в городе-призраке, заражая призрачной болезнью всех, кто к тебе приближается. Возьми ее обратно, Дик. Нам она не нужна. Вот еще один факс, который пришел мне в голову:

Дорогой Дик, зачем ты с нами так поступил?

Ты что, не можешь оставить нас в покое?

Ты лезешь в нашу жизнь – почему?

Я требую объяснений.

С любовью, Сильвер

* * *

Можно ли отправлять такие письма? Крис говорила, что да, Сильвер утверждал, что нет. Если нет, то зачем их писать? Сильвер предложил писать до тех пор, пока Дик не перезвонит. Ладно, подумала она, веря в телепатию. Но Сильвер – не влюбленный, а наслаждающийся сов – местным проектом – понимал, что они могут писать ему вечно.

Крестлайн, Калифорния

10 декабря 1994 года

Дорогой Дик,

если вдуматься, то с чего это ты вдруг позвонил нам в воскресенье вечером? На следующий день после нашего с тобой «свидания» в Долине Антилоп. Ты должен был играть роль крутого парня, который курит наутро, заперевшись в своей спальне, выжидая, пока мы уберемся. В стиле этого парня было бы как раз не звонить. Так почему ты позвонил? Тебе очень хотелось продолжения, да? Ты придумал какую-то нелепую отговорку про завтрак, за которым надо ехать, – и это в половине восьмого утра в крошечном городке, где магазин находится в трех минутах езды от дома. Дик, ты три часа ездил за этим сраным завтраком. Так и где ты был? Улизнул, чтобы встретиться с дурочкой, которая оставила жалкое сообщение на твоем автоответчике? Ты что, и одной ночи не можешь вынести в одиночестве? Или ты уже тогда боролся с парой циничных ненасытных либертинов, вломившихся в твою интеллектуальную вселенную? Ты пытался защитить себя или расставлял ловушку, чтобы окончательно захлопнуть ее следующим вечером своим как будто невинным звонком? Если честно, в тот вечер я на секунду поднял трубку и услышал твой голос. Слишком тихий голос, кстати, когда на кону так оглушительно много. Последние несколько дней наша судьба находится в твоих руках. Неудивительно, что Крис не нашла слов. Так что ты задумал, Дик? Ты зашел слишком далеко, чтобы теперь прятаться в сторонке, кусая ногти и слушая Some Girls или каких-то других девочек. Тебе придется разбираться с тем, что ты натворил. Дик, ты должен ответить на этот факс: