– Речь идет о твоих близких, так надо понимать?

– Называйте их... недалекими.

Скобликов подметил одну особенность в речи суггестора. У Филиппа Берча было любимое словосочетание. Обычно он заканчивал им какой-нибудь вопрос. Вот и сейчас он добавил: «Так надо понимать?»

Что такое гипноз, он знал, но затруднился бы сформулировать определение. Поэтому отдал инициативу Берчу: пусть сам и отвечает на свой вопрос. Тем более, как разобрался Виктор, такова и была задумка этого человека.

Гипноз (от греческого hypnos) – это искусственно вызываемое сноподобное состояние человека и высших животных, при котором торможением охвачена не вся кора головного мозга, а отдельные ее участки; так называемые сторожевые пункты сохраняют возбудимость, обеспечивая контакт загипнотизированного с раздражителями. С наступлением наиболее глубокой, так называемой парадоксальной фазы торможения, когда слабые раздражители (например, слово) действуют эффективнее сильных (например, боли), наблюдается высокая внушаемость.

– А что такое гипнопедия?

– Может, тот же гипноз, только на жаргоне?

– Да, немного похоже. Но это слово означает обучение во время сна. Причем естественного сна. – Берч не стал лезть в дебри вопроса еще и по той причине, что экспериментальные данные указывали на то, что гипнопедия не могла заменить естественный педагогический процесс. Однако... черт знает этих русских! Они могли продвинуться в вопросе далеко вперед и сохранили все в тайне.

* * *

Филипп Берч испытал жутковатое чувство, читая строки из книги Дэвида Зельцера «Знамение». Он в ту пору делал ремонт в квартире – собственными руками, не доверяя строителям, руководствуясь правилом: «Если хочешь, чтобы все было хорошо, сделай это сам». Накрытый полиэтиленовой пленкой диван стоял посередине комнаты на боку и по высоте не уступал барной стойке. Широкая полированная спинка послужила отличной полкой, на которой Берч разложил нехитрую закуску, сок, водку, белое вино. Сбив в шейкере коктейль, он налил напиток в высокий стакан и выпил его, не отрываясь. Целый стакан «гремучей смеси», общий градус которой приближался к тридцати. В голове зашумело, но позыва сотворить еще одну порцию у Берча не было. Им овладело состояние, которое продолжится двадцать или тридцать минут. И он всегда дорожил этим. Он открыл первую страницу, находясь за импровизированной стойкой, и прочитал первые строки новой книги, осилить которую запланировал в течение недели. Он даже не предполагал, что к утру следующего дня (тот день катился к закату) перевернет последнюю страницу «Знамения»...

«Молодой астроном в обсерватории Кейп Хэтти сидел ошеломленный. Он спохватился слишком поздно, и фотокамера была бессильна запечатлеть случившееся: расщепление трех созвездий, в результате чего появилась сияющая звезда. Частицы вещества из Козерога, Рака и Льва неожиданно стали слетаться навстречу друг другу с поразительной точностью и слились в пульсирующее галактическое тело. Оно становилось все ярче, и созвездия задрожали, а может быть, просто задрожал окуляр – у астронома от обиды затряслись руки.

Он боялся, что оказался единственным, кто видел это...»

С тех пор Берч часто обращался к тексту «Знамения», каждую строчку которого мог процитировать даже разбуженным среди ночи. Он не считал роман Зельцера шедевром, но в мистическом плане остальным подобным книгам до него было далеко.

Прошли годы. Он пересмотрел свои позиции, однако по отношению к книге, которая произвела на него неизгладимое впечатление, так или иначе повлияла на его судьбу, оставался «жестким» консерватором. Он ни при каких обстоятельствах не смог бы поменять свои позиции.

Филипп Берч позавтракал чуть пережаренной, как он любил, хрустящей ветчиной, залитой парой яиц, выпил чашку крепкого кофе с сахаром, начал разгадывать кроссворд, – пару лет тому назад его в это время суток можно было застать за чтением новостей. Одна привычка сменила другую, и теперь свежие новости Берч черпал из эфира, включая радио в автомобиле на информационной волне.

* * *

– ...Ты знаешь причину, по которой был закрыт проект? – продолжил Берч.

– Нам сказали, что рамки координационного совета, курировавшего проект, разошлись по политическим векторам, и руководители не смогли соблюсти секретность.

«Как робот», – не мог не заметить Берч.

– Ну а если перевести это на «нормальный» язык? Вырази эту фразу своими словами.

Виктор в свою очередь задумался над формулировкой Берча. Но натурально забуксовал.

– Рамки... совета... разошлись по политическим векторам...

Эти слова засели в нем крепко, решил Берч, и, похоже, он не понимает их смысла. Неужели ни разу не пытался проникнуть в суть? Ведь это заноза в мозгу. Если ты не полный дебил, то постараешься избавиться от нее. Это все равно что неразгаданная загадка; ответ близко, очень близко, он вызывает зуд во всем теле, но в руки не дается. Что, что это?

Стоило проверить догадку, пронзившую его собственный мозг, и Берч повторился:

– Итак, проект закрыт. Директор школы призвал вас приготовиться к тому, чтобы... – Берч плавным жестом рук активизировал пациента.

– Чтобы мы приготовились к тому, что нас могут нанять конкуренты создателей проекта.

– Что это значит? – не сдавался Берч.

– Ну, мы могли оказаться на стороне противников военной разведки.

– И, тем не менее, выполнять приказы ваших работодателей.

– Да. Нам так сказали.

– А причина, по которой проект затрещал по швам, тебе неизвестна?

– Я уже говорил об этом.

– Пожалуйста, повтори.

– Рамки координационного света, курировавшего проект, разошлись по политическим векторам...

У Берча на языке вертелся вопрос: не хотелось ли его подопечному расшифровать несложный в общем-то смысл этой фразы? Но он не стал торопиться по той причине, что эта фраза и ему тоже казалась инструкцией. А точнее, той частью, которую менять запрещено. На ней стоял невидимый атрибут «скрытой секретности», что не позволяло получить к ней доступ. Но почему? Для чего ставятся ограничения? Ответ прост: чтобы никто не смог изменить инструкцию. Но Берч был из той категории людей, кто мог взломать защиту. И снова он не стал торопиться. Он должен хорошенько подумать, семь раз отмерить, как говорят русские, и только потом резать.

То, над чем он размышлял более или менее понятным языком, Сонни Новелле Берч предоставил «на подносе из тумана». «Блоки» – это запоры на пути другого гипнотизера. Они затрудняют перепрограммирование субъекта, выяснение причин его поведения и самого факта его предыдущего программирования гипнотизером. Берч был уверен, что, скорее всего, блоки наполовину стерты временем – они не так долговечны. Берч отмел факт «забывчивости» или «небрежности» безымянного коллеги. Он выявил следы блоков, которые зачастую называли «замками» или «блокировками». О них говорил сам факт весьма болезненных процедур с субъектом.