Она тогда работала в НИИ биохимии секретарем-машинисткой. Ее педагогическое образование там было никому не нужно, да еще и специальность – учитель математики! Но ей было очень удобно: работа рядом с домом. Дома всегда готов обед. Она успевала туда слетать в перерыв, а не перекусывать в буфете.

А Пашка каждый день прибегал к ней на работу и тихонько сидел в кабинете, в котором все полочки и столы были заставлены колбочками, трубочками и ретортами. Все это стеклянное великолепие позвякивало тихонько, когда под окном проносились машины, и ему казалось, что он находится в сказке. Это Лариса научила его слушать разговоры стеклянной химической посуды.

Пашку в тети-мамином НИИ от души тискали все сотрудницы отдела и приносили ему конфеты и пирожные к чаю. Чай в этом научном заведении пили с утра до ночи, и разговоры под чай были не для детских ушей, поэтому женщины только успевали язычок прикусывать, когда Лариса делала им страшные глаза и кивала на закуток, в котором делал уроки ее любимый племянник-сынок.

Брат Андрей, понимая, что у сестры личная жизнь не задалась благодаря ему и Пашке, время от времени пытался как-то исправить ситуацию, но Лариса не хотела ничего менять в жизни. И только когда Пашка вырос в серьезного дядю с усами над верхней смешно вздернутой губой, Лариса согласилась на перемены.

Андрей купил симпатичную однокомнатную квартирку неподалеку от той, родительской, где все они выросли. Она была удачно перестроена прежними хозяевами, которые поставили перегородку с аркой, и однушка стала почти двушкой. Брат хотел переселить туда сына, но Лариса заартачилась:

– Нет! Не хочу! Пусть тут, как и было всегда, будет наш дом, где все мы будем собираться. А я уйду туда. Квартира мне очень понравилась. Там уютно и мило. А у Пашки друзья, и компанией проще собираться на большой площади. Пусть остается он тут. А вернее, пусть все остается как было, только я буду жить немножко на два дома.

Вариант всех устроил. И у Ларисы появилась какая-никакая личная жизнь. Решение хоть чуть-чуть отделить ее личную жизнь от жизни близких родственников в институте все одобрили. И очень скоро в жизни Ларисы появились новые друзья и... Валерик, про которого по прошествии времени Лариса говорила не иначе как «этот козел».

Но сначала у нее появилась задушевная подруга – соседка Катерина. Правильно надо сказать – Екатерина Сергеевна Миронова. Была Катерина такой же, как Лариса, одинокой, и даже племянников, которым можно было бы отдать любовь и заботу, у нее не было. «Одна, как штык!» – говорила она о себе со смехом. Катерина не зацикливалась на своем одиночестве, грамотно размышляя, что уж лучше совсем одной, чем с козлом.

Задружившись с Ларисой, Катя практически вошла в ее семью, и у Пашки появилась чужая по крови, но родная и любимая «тетя Катя». Той осенью, когда Лариса познакомилась с Валериком, подруги собирались отдохнуть в Египте. Лариса шила для них умопомрачительные наряды, пуская в ход старинные лоскуты из сундука Катиной бабки. Получалось, кстати, очень красиво. Эксклюзив!

– Смотри, Кать! Такого платья никогда – представляешь – ни-ког-да! – ни у кого не будет! Только у тебя. А у меня вот такое. – Тут Лариса вытаскивала на свет божий очередной наряд давно покойной бабушки и начинала фантазировать.

– Лар, твоим ручкам золотым цены нет! – восхищалась Катерина. – Тебе надо модельером работать! А ты в своем замшелом НИИ юбку протираешь!

– Твоя правда, – вздыхала Лариса. – Да только все не так просто! Понимаешь, это полет! А запри меня в клетку какого-нибудь ателье по производству ватников, и что?! Там не полетаешь! Так уж лучше в НИИ протирать юбку, а на собственном гардеробчике совершенствоваться. Зато будем мы с тобой как две куколки на этом курорте, как его?! Опять забыла!

– В Хургаде! – подсказывала Катька.

– Точно, в ней! – подхватывала Лариса. – Представляешь! Нарядимся вечером и прогуляемся по набережной – все кавалеры наши будут!

– Да нет там набережной! – смеясь, обрывала ее Катька. – А кавалеры и так наши будут. Только... как бы это помягче. Мне и на фиг не нужны эти кавалеры арабские. Повидала я их. Так что наша задача – не кавалеров там найти, а отдохнуть как следует, накупаться, позагорать от души, вернуться зимой красивыми, и уж тут кавалеры точно будут сами в штабеля укладываться! Вот такой план.

Лариса слушала ее и под нос себе посмеивалась: ей с кавалерами как-то не очень везло. То, что само в руки валилось, ей было не нужно, а то, чего страстно хотелось и о чем мечталось, было пристроено в семьях, надежно и навечно. В НИИ, где трудилась Лариса, в их лаборатории мужчина был один: ученый Михайло Ломоносов с портрета на стене смотрел с осуждением на то, как сотрудницы научного заведения вместо того, чтобы денно и нощно корпеть над колбами и микроскопами, вяжут кофточки, разгадывают кроссворды и пьют свои бесконечные чаи с вареньем.

С того момента, как у Ларисы появилась отдельная от брата и Пашки квартира, у нее время от времени заводился какой-нибудь мужчинка. Серенькая неприметная тень его нет-нет да и просачивалась за хлипкую картонную дверь однокомнатной норки.

Лариса старательно готовилась к этим редким встречам, надеясь на то, что вот это, может быть, и есть настоящее. А вдруг?! Ну, не может быть, что все они сделаны по одной выкройке – непутевые и никчемные.

Но – увы. Ей и одного вечера вполне хватало, чтобы понять: не ее человек, случайный, залетный. Иногда отношения с кавалером заходили и дальше банального чаепития, но, не дотянув до утра, Лариса бесцеремонно расталкивала кавалера. Он продирал глаза, испуганно спрашивал: «Что случилось?!» И, получив в ответ: «Муж! Сейчас придет!» – одевался за секунды (спасибо сержанту в армии!). Лариса участливо открывала кавалеру двери, он мышью нырял в сумерки и растворялся в них без остатка.

«Хорошо как!» – думала Лариса, стоя под тугими струями душа, смывая с себя следы чужих, немилых рук. Однажды этот раннеутренний ритуал был испорчен звонком в дверь. «Кто бы это мог быть?» – подумала Лариса, вытираясь наспех махровым полотенцем. Дверной «рыбий глаз» показывал изогнутую панораму лестничной клетки. У лифта стоял мужчина. В полутемном коридоре, как в преисподней, на расстоянии вытянутой руки не видать ничего.

– Вам кого? – строго спросила Лариса.

– Девушка, простите, – проблеял представитель не лучшей половины человечества. – Я был у вас... ночью... э-э-э!.. в гостях! Не могли бы вы открыть, я кое-что у вас забыл.

Лариса распахнула дверь и увидела в полумраке кавалера: маленького, щупленького, в пятнистой куртке, какие носят военные, в ботинках на босу ногу и без штанов. Мужчинка нервно теребил выглядывающие из-под куртки заношенные насмерть трусы неопределенного цвета в горошек.

– Заходи! – весело сказала Лариса и пропустила страдальца в дом.

– Еще раз извините, – промямлил кавалер, – но вы так стремительно меня выгнали, что я не успел одеться.

Лариса с любопытством разглядывала утреннего пришельца и ничего не понимала. Да, сегодня у нее был гость, чего тут отпираться. Но ростом явно повыше. Сказать, что она хорошо помнила лицо своего новоиспеченного приятеля, нельзя. Кавалера ей подкинула сердобольная тетя Люба – дальняя родственница. Она строго сказала: мол, хватит куковать одной, пора семью создавать. И сообщила, что фотографию ее, Ларкину, показала одинокому племяннику одной своей подружки. Племянник Ларисину красоту нечеловеческую оценил и попросил телефончик. «И не выкобенивайся, когда он звонить будет», – строго сказала тетя Люба.