Цифровая революция не только изменит внутренние механизмы нормального мозга, но также и способ, которым мозг выражает себя. Хороший пример здесь – височная эпилепсия (ВЭ). ВЭ относится к разряду наиболее интригующих неврологических расстройств. Это заболевание, вопреки популярному представлению, не «появляется и исчезает», и для него не характерно нормальное состояние между приступами. Пациент с судорожным расстройством часто несет на себе признаки заболевания даже между приступами, и известны глубокие изменения личности при ВЭ. Среди таких изменений особенно интересно отметить «гиперрелигиозность». Человек, который ранее индифферентно относился к теме религии и вел светский образ жизни, может внезапно проявить к религии огромный интерес, иногда даже экстремальный, и начать с жаром исполнять религиозные обряды. Известно или предполагается, что ряд важных религиозных и псевдорелигиозных деятелей страдали судорожными приступами (хотя мы и не знаем точно, какой природы). Это, например, пророк Мухаммед, Мартин Лютер, Жанна д’Арк и папа Пий IX11. Но представление о непременной связи ВЭ с гиперрелигиозностью опровергает тот факт, что некоторые исторические личности, у которых отмечались или предполагались судорожные припадки, были религиозными в противоположном смысле или же вообще богохульниками – Александр Македонский объявил себя богом; Юлий Цезарь посчитал свою полученную по наследству должность первосвященника (Pontifex Maximus) тупиковой карьерой и срочно оставил ее, чтобы стать очень светским диктатором; или, скажем, Петр Великий в России, чье любимое времяпрепровождение в ранние годы правления заключалось в унижении духовенства путем обрезания их бород и обряжения в эксцентричные костюмы.

Каков механизм гиперрелигиозности при ВЭ? Ее связь с особой с точки зрения нейроанатомии пораженной областью – височными долями – даже ведет к предположению, что религиозность тесно связана с человеческим мозгом, вот уж богатое поле деятельности для вымыслов таблоидов. Но я полагаю, что гиперрелигиозность при ВЭ является критически важным явлением. На самом деле как еще предполагается интерпретировать ситуацию, когда человек слышит голоса или испытывает эмоциональные всплески страха или восторга – частые ощущения во время приступов ВЭ – в обществе, «настоянном» на религии? А ведь даже самые продвинутые общества были настояны на религии всего лишь одно поколение назад, и многие остаются таковыми до сих пор! Объяснение с точки зрения религии и, впоследствии, «ориентирование на религию» было бы самым вероятным в таком обществе. Но я предсказываю, что, хотя метод полного излечения будет найден, представители будущего поколения «слияния», страдающие ВЭ в синтетическом обществе, вероятнее всего, будут интерпретировать свои ощущения в терминах виртуальной реальности, а не в религиозных понятиях.

Резко поднимающаяся «кривая новизны» окажет серьезное влияние на наш разум и мозг, заставив каждого из нас стать потребителем инноваций в беспрецедентной степени, и понимание, какое влияние оказывает постоянное воздействие новизны на «мозг потребителя», представляет собой ту проблему, которая стоит перед нейробиологией. Но есть и другая сторона медали, творение новизны. Каков процесс творения новой идеи? В эпоху инноваций понимание способа обработки новизны мозгом становится вопросом колоссальной важности по нескольким причинам. Стремление общества в целом к познанию механизмов работы мозга в условиях новизны имеет двойственный стимул: желание понять, как новизна потребляется и как она творится. Именно двойственная мотивация и стала толчком к написанию этой книги.

Новизна неизбежно связана с креативностью, самым драгоценным, но и самым мистическим даром человеческого разума. Именно новизна движет прогрессом. Понимание механизмов мозга, функционирующего в условиях новизны, является важнейшим шагом к пониманию процесса человеческого творчества. Мы будем изучать взаимоотношения генерирования нового содержания и креативности в человеческом мозге, а также представим новое понимание того, как объединяются различные когнитивные функции и структуры мозга для акта творения. Мы поразмышляем над тем, как конфигурация динамической нервной сети, недавно открытой нейрофизиологами из Йельского университета, управляет этим процессом. И мы узнаем, что происходит, когда этого недостаточно и начинается процесс, который мы называем направленным блужданием и который высекает искры невыразимой красоты, моменты творения.

Не существует единой структуры в мозге, ответственной за поиск новизны, не говоря уже о креативности. Наоборот, эти сложные функции возникают в результате взаимодействия многих структур мозга. Взаимоотношения одних структур с новизной и креативностью более прямые и очевидные, других – более скрытые; но в конечном итоге все они играют ту или иную роль. В последующих главах мы будем изучать эти многочисленные движущиеся части мозга и их дополнительную роль в сложном механизме инноваций и креативности.

Расшифровка тех механизмов, которые мозг использует для обработки новой информации, представляет собой самый важный шаг в понимании сложного процесса познания. Как специалист по когнитивной нейробиологии, я нахожу этот шаг принципиальным. Но эта проблема не будоражит воображение широкой общественности. Когда я решил написать книгу о процессе познания новизны и предложил использовать в ее названии слово «новизна», мой редактор – несомненно, более опытный, чем я, в умении захватить интерес читателя, и горящий желанием продать мою книгу, – воспротивился. «Сколько людей хотят быть новаторами?» – спросил он риторически, подразумевая ответ: «Мало или ни одного». Напротив, слово «креативность» обладает мощной привлекательностью. Можно предположить, что все хотят быть креативными или хотя бы представлять себя творческими личностями (или это важнее всего?). И сама размытость понятия допускает любые варианты своекорыстных интерпретаций. За последние несколько десятилетий механизмы творческого процесса, который происходит в мозге, привлекают большой интерес как специалистов по когнитивной биологии, так и широкой публики, и граница между этими аудиториями – или между наукой и популяризацией науки – иногда стирается. Чаще всего с креативностью связывают такие структуры мозга, как префронтальную кору и правое полушарие.

Я докажу в этой книге, что обе структуры, конечно, тесно связаны с креативностью и они же участвуют в обработке новой информации. Но я буду настойчиво аргументировать, что ни одна из этих структур – и вообще ни одна структура мозга в этом смысле – не может считаться местом исключительной дислокации креативности и что вся идея о том, что такая сложная функция, как креативность, может быть связана с отдельной областью, кажется и неверной, и наивной. Я также докажу, что, несмотря на внешне менее интересное расследование механизмов, которые связаны с обработкой мозгом новой информации, это расследование может быть продуктивным и даже критически важным для понимания креативности. Кроме того, это расследование может быть важным (возможно, в еще большей мере) и само по себе.