"Что-то еще? О, много чего еще, госпожа Берг! Но, похоже, главное, я уже понял".

— Скажите, Полина Андреевна, ей, вашей пациентке, нужна сейчас какая-нибудь медицинская помощь?

— Да, нет, — пожала плечами Полина Берг. — Она даже не простудилась, представьте, а ведь, со слов вашего помощника, пролежала без сознания несколько часов на снегу при температуре, близкой к нулю градусов. Обморожений тоже нет. Другое дело — амнезия. Я сомневаюсь, что пациентка сможет обойтись без посторонней помощи, она практически ничего не знает об окружающем мире. Но и в психиатрической лечебнице ей делать нечего. Полагаю, лучшим решением для нее стал бы институт профессора Вайнштейна. Лев Маркович занимается, как раз такими сложными случаями. Расстройства памяти, деперсонализация…

* * *

День получился насыщенным. 3-я Градская больница, Особое Бюро, городское полицейское управление, Шлиссельбургская Академия, Сыскной Приказ. Телефонные разговоры, личные встречи, чтение документов — протоколы, показания, экспертизы — и "изучение вещественных доказательств". Однако к пяти часам по полудни Яков "разрулил" практически все чреватые осложнениями проблемы, устранил разногласия "заинтересованных сторон", и, главное, перевел "дело о четырех телах в парке Шлиссельбургской Академии" в разряд "совершенно секретных", попутно изменив формулировку с "убийства двух и более лиц" на "смерть группы лиц вследствие несчастного случая" с подзаголовком "не выявленный природный феномен". Сделать это оказалось непросто, но Яков умел настоять на своем и как раз в пять часов по Новгородскому времени получил от министра внутренних дел, который по старинке все еще именовался боярином Сыскного Приказа, карт-бланш "черт знает, на что". Дело облегчалось тем, что личности погибших по-прежнему оставались не установленными, но уже было понятно, что это не политика, не шпионаж, и даже не обыкновенное убийство. В деле не было состава преступления, — во всяком случае, пока его обнаружить не удалось, — но ощущался значительный общественный интерес, который следовало принимать в расчет.

Получив в канцелярии министра все необходимые бумаги, Яков вернулся в Бюро, и встретился, наконец, с профессором Лукомским, с которым до этого лишь дважды говорил по телефону. Лукомский к приезду Якова как раз завершил трехчасовое исследование "вещественных доказательств" и был готов ознакомить столоначальника с некоторыми предварительными выводами.

— Кроем платья похожи на венецианские или флорентийские, третьего, начала четвёртого десятилетий XVIII века, — сообщил профессор, поправив пенсне, — но с нетипичной формой рукавов, а вышивка на костюме мужчины, скорее, парижская. Украшения же, вероятно, франкские и флорентийские XVII века… И вот еще что. Шелк, на мой взгляд, аутентичный, миланского производства, и это более чем странно. Ткацкие фабрики в Милане, насколько я помню, закрыли еще в середине прошлого века, а эти образцы выглядят совершенно новыми. Я, разумеется, не эксперт, господин Свев, но, по-моему, все это — профессор обвел рукой разложенные на столах платья и другие детали женского и мужского туалета, — сшито не так давно и сшито из недавно произведенных тканей…

Потом профессор перешел к частностям, то есть, к типу использованных при шитье ниток, ниточному соединению деталей, фурнитуре, золотому и серебряному шитью, рисункам на ткани, характерным особенностям нижнего белья и прочим подробностям, на обсуждение которых ушло чуть ли не полтора часа. Разумеется, все это было более чем любопытно, но основные выводы Яков сделал еще в начале беседы и продолжал общение с Лукомским из одной лишь вежливости. Между тем наступил вечер, и оттягивать далее посещение "единственной выжившей в инциденте" стало уже невозможно. Поэтому Яков аккуратно, — чтобы, не дай Бог, не обидеть уважаемого профессора — завершил обмен мнениями и, взяв с Лукомского подписку о неразглашении, проводил старика не только до дверей столоначальства, но и до выхода из здания, в котором квартировало Особое Бюро.

Здесь, в фойе, Якова ненадолго задержал Орест Олегович Куприянов — такой же по рангу дознаватель и столоначальник, как и Свев, вот только занимался Куприянов политическим сыском, а это, как известно, всегда "совсем не то, чем кажется". Встреча их выглядела случайностью, но знать этого наверняка было нельзя. "Политические" всегда себе на уме, и к тому же при равенстве званий имеют некое, нигде и никогда не зафиксированное письменно, но всем известное преимущество.

— Что там за история в парке Академии? — спросил Куприянов как бы между прочем, успев перед этим обсудить со Свевом пару-другую вопросов, представлявших взаимный интерес.

— Говенное дело, — скривился Яков. — "Детки" устроили бал-маскарад с марафетом и траванулись какой-то гадостью. Сейчас устанавливаем личности и пытаемся выяснить, что за дрянь они "вкурили". Состава преступления, вроде, нет, но трупы-то есть. Так что придется попотеть. Но тебя, Орест Олегович, случай этот не должен тревожить. Ни национал-социалистов, ни к ночи будь помянуты, политических нигилистов или коммунистов-максималистов в деле нет. Аполитичное самоубийство по глупости, и ничего больше.

— Ну-ну, — добродушно покивал Куприянов. — Нет, и не надо. Ты кстати предупреди своих, в ближайшее время возможны эксы социалистов-революционеров. "Товарищи" нацелились на банки и кредитные общества. Они вооружены и настроены решительно. Может пролиться кровь.

На том и расстались, вежливо раскланявшись и пожелав друг другу приятного вечера и хороших выходных, но у Якова от разговора с Куприяновым остался неприятный осадок. Бог его знает, "политика": то ли он что-то знает и в связи с этим что-то затевает, то ли просто по обыкновению всех "охранителей" наводит для важности тень на плетень. Тем более, досадным представлялось то, что разговор этот отнял у Якова совершенно не запланированные четверть часа, и в результате до больницы, учитывая так же необходимость купить "найденышу" гостинцы — все-таки девушка застряла на больничной койке, — Яков добрался только в девятом часу вечера, когда время для посещений уже истекло. Впрочем, его к пациентке все-таки пропустили, потому что ни у кого из персонала больницы просто не набралось достаточно мужества, чтобы отправить восвояси грозного начальника Убойного Стола.

— Добрый вечер, госпожа Ринхольф! — поздоровался Яков, входя в палату.

Разумеется, он прежде постучал. Дождался разрешения войти и вошел. "Найденыш", одетая в больничную рубаху и халат и закутанная в два одеяла, сидела в кресле и пила чай с Полиной Берг. Выглядела она плохо. И это даже по сравнению с тем, какой она была утром, когда считалась "мертвым телом". Черные волосы потеряли блеск, снежно-белая кожа приобрела какой-то тусклый зеленовато-серый оттенок, поблекли губы, и только глаза, ставшие, казалось, еще больше на враз осунувшемся лице, напоминали о том, какой красавицей она была еще утром, когда Яков нес ее на руках. Не замерзнув в легком платье ночью на снегу, сейчас в жарко натопленной комнате она едва сдерживала себя, чтобы не стучать зубами.

"Отходит от шока? — прикинул Яков, видевший такое на фронте и не раз. — Или наоборот "нырнула в омут"?"