— Итак, куда мы идем? — резко сменила она тему разговора.

— Для начала в регистратуру, — объяснил Яков. — Оформим вашу выписку, и тогда уже отправимся на поиски приключений.

* * *

Из похода в ресторан и в ходе экскурсии по весеннему Шлиссельбургу Яков узнал, что Альв обладает хорошим аппетитом, но ест при этом спокойно, не торопясь и крайне воспитанно. Ножом и вилкой, как и прочим ресторанным инвентарем пользуется с естественностью "старожила", названиям блюд и продуктов не удивляется, и никакого неудобства от поездки в тяжелом локомобиле не испытывает. Город ей, судя по всему, понравился, но, несмотря на то, что она по-прежнему, ничего не помнила ни о Себерии, ни о Шлиссельбурге, удивления не вызвал. Город, люди, техника — все это являлось предметом любопытства, но и только.

Потом, когда наступили ранние сумерки, Яков вывел свой "Кокорев-командор" на шоссе, идущее параллельно Старо-ладожскому каналу, и погнал на север, предполагая обогнуть Щучье озеро и подъехать к усадьбе Норнов по старой лесной дороге с северо-востока. Вообще, в отличие от западного берега, заросшего густым лесом, восточный был давно и хорошо обжит. Здесь издавна — лет триста, пожалуй, — жили Норны, Кумачевы, Зарубины и Свевы. Четыре мызы с молочными фермами, лесопилкой и маленьким конезаводом, давным-давно находившимися в ведении арендаторов. Однако усадьбы, строенные из кирпича, битого камня и дубовых бревен, до сих пор являлись родовыми гнездами четырех семей, роднившихся в прошлом не раз и не два. Последним по времени такого рода матримониальным союзом стал брак сестры Якова Труты Свев и соседского сына — Петра Норна, служившего в Казенном приказе, сиречь в Министерстве Финансов. Петр был значительно младше Якова, к тому же "банкир", а не "вояка". Соответственно, и особой дружбы между ними с самого начала не возникло. Соседи, знакомые, родичи по браку — зять и шурин, — государственные чиновники, но никак не друзья. Тем не менее, Яков бывал у Норнов довольно часто, благо холостяк и живет поблизости. Но причина частых визитов была, разумеется, не в Петре, а в Труте, и все посвященные все прекрасно понимали.

* * *

Память не возвращалась, и это было странное чувство: знать, что многого не знаешь, потому что забыла, но не знать, что именно забыла, потому что и это тоже стерто из памяти. Она прекрасно себя чувствовала, свободно говорила с другими людьми, ориентировалась в окружающей обстановке, хотя и не всегда узнавала те или иные вещи, и все-таки не знала даже того, как ее зовут на самом деле. Альв Ринхольв, сказал Яков. Возможно, что и так. Но назвалась она — если, и в самом деле, назвалась, — находясь в полубессознательном состоянии. Тогда назвалась, сейчас снова не помнила. И ничего по поводу этого имени не чувствовала. Но вот какое дело, оно не казалось ей странным или чужеродным. Напротив, оно было одним из многих имен, имевших отношение к языку, который здесь отчего-то никто не понимал. Ульфила, Вульфсиг, Ринхольв… Альв Ринхольв… Эльф из Волчьего Круга… Должно ли это что-то означать или это просто имя, как и любое другое, которое когда-то что-то значило, но давно уже это значение утратило? У нее не было ответа на этот вопрос, но и другого имени не было тоже, и, значит, она была Альв Ринхольв. Во всяком случае, пока.

А сестру Якова звали Трута. Тоже знакомое имя, но на вкус Альв, ТруДа звучало бы лучше. Любимая, возлюбленная… Красивое имя для женщины. И для сестры Якова вполне подходит. Было видно, что женщина любима. И мужем, Петром Норном, и братом, носившим непростое прозвище Свев. Свевов Альв откуда-то знала, хотя и не помнила откуда, и кто они такие тоже не помнила.

Между тем, приняли ее радушно, усадили в удобное кресло, угостили каким-то крепким напитком — первачом — который Альв решительно не понравился, хотя запахи трав и цветов, которые он нес, заставили насторожиться. Кровохлебка, лютик едкий, зверобой, душица… Все эти растения она знала, и даже более того, могла сказать, что, лютик едкий, например, является ядом. Но в малой концентрации и при наличии других компонентов, той же душицы, не опасен, так что самогон этот пить можно, хотя и не нужно. Слишком много алкоголя и вкус сомнительный.

"Не мое", — решила она и от дальнейшей дегустации водок и настоек домашнего приготовления благоразумно отказалась.

А вот за столом, когда ей предложили красное вино, она ему обрадовалась так, словно встретила старого приятеля. И в самом деле, это было Барбареско[3] — вино четырехлетней выдержки из Пьемонта. И вот, что любопытно, едва она вспомнила про Пьемонт, как в памяти всплыло название Castello di Pavone, и сразу же возник образ крепости, вернее, небольшого древнего замка и его внутренних интерьеров.

"Панкрацио ди Риорино… Дзино… "

Узкое лицо, тонкие губы, хищный нос и мрак, клубящийся в равнодушных глазах… Но кто он такой, этот мужчина, с которым она встречалась в замке ди Павоне, Альв так и не вспомнила.

"Тем не менее, лиха беда начало, разве нет?"

Обед, который хозяева называли ужином, ее удивил. Не считая сыров, на стол подали всего одно единственное блюдо — пышный мясной пирог с начинкой из пяти разных фаршей, уложенных слоями, — и все то же красное вино Барбареско. Альв это показалось… Недостаточным? Да, скорее всего, именно так. Подсознательно она ожидала хотя бы нескольких перемен и большего числа разных яств, но и слуг в этом доме, как ни странно, не оказалось тоже. Вернее, была одна старая кухарка, которая, как выяснилось из разговора, пирог, собственно, и не пекла. Пирогом занимался хозяин дома — Петр Норн, что показалось Альв еще более странным, чем скудость стола и отсутствие слуг в небольшом старинном замке, который здесь, в Себерии, называли мызой или фольварком. Слово "мыза" она, вроде бы, когда-то уже слышала, но где и при каких обстоятельствах — забыла. Впрочем, возможно, она просто не знала местных порядков, или знала, но тоже забыла?

Альв мысленно пожала плечами и принялась за пирог. Аппетит по-видимому никогда ей не изменял. Во всяком случае, значительная по обычным меркам порция хорошо пропеченного дрожжевого теста и пряной мясной начинки никакого протеста — ни физического, ни душевного — у Альв не вызвала. Ушла легко и просто под неспешный разговор об искусстве и под три бокала довольно крепкого на ее вкус вина. Получалось, что "обычные мерки" — например, пищевое поведение Якова и хозяев дома, — не для нее исчислены.

Насытившись, Альв некоторое время прислушивалась к общему разговору, в котором она, впрочем, не участвовала. Сидела вместе со всеми в креслах у разожженного камина, слушала, вдыхала запах сгоревшего табака и пыталась вспомнить, как проводила такие вот вечера она сама. Дома, где бы он ни находился. Ничего путного из этого, увы, не вышло, только начало болезненно сжимать виски, и в глазах появилась странная резь, как если бы свет вдруг стал слишком ярок для нее. Так, например, как бывает больно глазам, когда смотришь прямо на полуденное солнце. Пришлось прикрыть веки, что было воспринято гостеприимными хозяевами, как признак усталости, и ей предложили лечь спать.