ванны. Мама! – Она слегка понизила голос и восторженно сообщила: – Представляешь, тут за Валюхой один кадр ухлестывает, ну просто отпад. Гришей зовут.

– Приличный хоть? – обеспокоилась Лена. – А то поматросит да и бросит. И вообще, рано ей еще кавалеров заводить, следи давай за сестрой!

– Я слежу, – со смехом проговорила Ритка. – Вы-то там как? Уехал папа?

– Уехал.

– Значит, ты, бедненькая, совсем одна. Скучаешь?

Лена подавила вздох.

– Скучаю. Особенно по вам.

– Не надо, – убежденно произнесла Ритка. – Нам очень-очень хорошо, правда. А как твой музей?

– Пока никак. Ждем решения мэрии.

– Ясно. – Ритка сделала секундную паузу, потом осторожно спросила: – Мамуль, а если вас все же… ну… я имею в виду – выселят, как же экспонаты?

– Не знаю, Ритуль, – честно призналась Лена. – Новым хозяевам они вряд ли понадобятся. Значит, распределим по сотрудникам.

– То есть к себе домой? – обрадовалась та.

– Да, – коротко ответила Лена, не желая обсуждать с дочерью болезненную тему, – давай не будем об этом. Особенно сейчас, по междугороднему телефону.

– Давай, – согласилась Ритка, – только обещай, что возьмешь к нам «Миг счастья…». Возьмешь?

– Хорошо.

– Ну, пока!

Не успела Лена опомниться, как в ухо ударили короткие гудки. Она растерянно поглядела на трубку, которую продолжала сжимать в руке, затем повесила ее на рычаг. Вернулась в спальню, села на кровать.

Сквозь плотно сдвинутые жалюзи в комнату светило яркое и знойное июльское солнце. Лена вдруг отчетливо вспомнила, что в тот день тоже было солнечно, хотя на улице едва начался март…

…Под ногами чавкала серая каша из подтаявшего снега и грязи. Лена осторожно обходила глубокие лужи, опасаясь промочить ноги – она совсем недавно переболела ангиной.

У высокой чугунной, местами проржавевшей ограды ее ждала Тамара.

– Здравствуй.

– Привет. – Лена лучезарно улыбнулась подруге. У нее было замечательное настроение, лучше не бывает. – Сегодня у меня юбилей.

– Какой еще юбилей? – Томка вскинула на нее удивленные глаза.

– Ну как же? Месяц работы в музее. – Лена весело рассмеялась и обняла Тамару за плечи.

– А, ты об этом. – Та тоже улыбнулась. – Ладно. Нужно будет отметить. И я даже знаю как. – Томка сделала загадочное лицо.

– Как? – с любопытством проговорила Лена.

– Во-первых, выпьем чаю. У бабы Даши на вахте всегда отличные конфеты есть.

– А во-вторых?

– Во-вторых, пойдем покопаемся в подсобке. Тебе будет интересно.

Подсобка оказалась довольно большим помещением, расположенным в подвале особняка. Здесь хранились экспонаты, не вошедшие в экспозицию, а также старая, поломанная мебель и разный хлам, оставшийся с семидесятых-восьмидесятых годов, когда в особняке располагался самодеятельный рабочий театр.

Лена и Тамара не спеша ходили по темному гулкому залу, тихонько, вполголоса переговариваясь.

– Тут много чего стоящего было, – рассказывала Тамара. – Например, диапроектор, о котором говорил Семен Ильич. Мы его случайно нашли, лежал себе под креслом, в какой-то дырявой коробке. А еще макет парусника – его, правда, пришлось ремонтировать. Мы с Семеном Ильичом первое время, как музей открылся, сюда почти ежедневно ходили. Теперь ничего интересного не осталось. Разве только ты посмотришь свежим взглядом.

Лене и самой не терпелось совершить пусть маленькое, но открытие. Она методично проглядела несколько рассохшихся, пыльных шкафов, перерыла огромную стопку рукописей. Но почему-то ей не везло: шкафы в основном были забиты рухлядью, а рукописи оказались сплошь дубликатами того, что уже было представлено в зале на витринах.

Тамара вскоре ушла наверх, проводить экскурсию, а Лена упрямо продолжала поиски. От пыли у нее начался насморк, глаза слезились, она то и дело громко чихала, но не прекращала своего занятия.

Так прошло часа два или даже больше, и ее усилия увенчались успехом: за одним из шкафов обнаружилась пара гипсовых скульптурок ангелов, явно смастеренных самими Феофановым, с выгравированными на них автографами автора. У одного не хватало крыла, у другого отсутствовала половина головы.

Лена с грустью рассматривала трогательные, покрытые пылью и грязью фигурки. Надо бы протереть их, прежде чем нести наверх.

Она пошарила глазами в поисках какого-нибудь тряпья и обнаружила у стены остатки мешковины. Рядом валялись большие портняжные ножницы – очевидно, мешковиной пользовались много раз.

Лена подошла, отогнула край материи, потянула его на себя, и тут ее пальцы нащупали что-то жесткое. Она торопливо размотала тряпку – в середине, как гусеница в коконе, лежало потускневшее полотно без рамы.

Затаив дыхание от предчувствия удачи, Лена взяла картину дрожащими руками. Вынесла ее в центр зала, под свет люстры, бережно расправила, установила на стуле с высокой спинкой.

Это был пейзаж. Сквозь разводы грязи Лена отчетливо различила залитую солнцем лесную опушку, мохнатые лапы елей, заросли малинника, красные гроздья бузины. Над бузиной порхала крупная стрекоза, из дупла ели выглядывала рыжая белка. В густой зеленой траве копошился деловитый еж, неподалеку от него разгуливала пестрая сорока.

Лена застыла перед стулом на корточках, не в силах оторвать глаз от картины. Детали на ней были прописаны с фантастической подробностью, с таким мастерством, будто это была фотография. В самом углу ясно различался муравейник, подобный крохотной пирамидке. Он поразил Лену больше всего.

Как мог Феофанов создать такое чудо? Ведь это стиль позднего Шишкина, так стали писать более чем через сто лет, а во времена Аполлинария подобным натурализмом никто не владел!

Лена осторожно перевернула картину – на оборотной стороне четким, знакомым, каллиграфическим почерком значилось «Мигъ счастия ускользающий…»

Сомнений не оставалось – это было название пейзажа.

– Эй, ты идешь или нет? – В приоткрытую дверь просунулась голова Тамары. – Чай готов, все ждут.

– Смотри, – шепотом проговорила Лена, не отводя взгляда от полотна. – Подойди сюда.

Томка, недовольно ворча, приблизилась, склонилась над стулом, тихо присвистнула.

– Ты где это нашла?

– В мешковине. – Лена кивнула на пол.

– Елки-палки, – с досадой произнесла Томка, – Как это я не заметила? Ведь сто раз ворошила эти тряпки! И сохранилось хорошо, рамку только заказать в мастерской и можно вывешивать в зал. – Она замолчала, задумчиво разглядывая картину. Потом тихонько вздохнула. – Красота какая. Название-то у нее есть?

– Есть. Вот. – Лена продемонстрировала изнанку холста.

– Странно, – Тамара недоуменно пожала плечами, – почему «Миг счастья ускользающий»? В каком смысле?

Лена покачала головой.

– Не знаю. Я и сама об этом думаю вот уже десять минут. Если бы называлось просто «Миг счастья», тогда было бы ясно. Летний день, жара, все живое радуется солнцу. А «ускользающий»… нет, я не понимаю.

– Бог с ним. – Тамара махнула рукой. – Может, Семен Ильич объяснит. Бери полотно, и идем.

Найденный Леной холст произвел впечатление на всех без исключения сотрудников музея, включая пьющего столяра дядю Севу и суровую бабу Дашу. Последняя долго смотрела на феофановское творение, беззвучно шевеля тонкими