что продать его было бы неуважением к ним обоим. Да и кто знает, — Андрей загадочно улыбнулся. — Может, мне и самому захочется жить здесь лет через тридцать.

На стене я увидела картину в перламутровой раме. Подошла поближе. Оказалось, парк, извилистая дорожка и женская фигура в белом платье вышиты крестом.

— Это вышила твоя бабушка?

Андрей взглянул на картину, наклонив голову набок.

— Наверное. А может, сестра. Они вдвоём вышивали, тут полно их картин, но я не помню, где чьи. Когда бабушка перестала оперировать, ей хотелось чем-то занять пальцы.

Андрей прислонился к столу и продолжал смотреть то ли на картину, то ли на меня.

— А где можно вымыть руки? — спросила я.

— Да, — опомнился он. — Идём покажу. Только вода холодная, горячую отец отключает, когда уезжает надолго. На первом этаже кухня со столовой, ванная и что-то вроде чулана, — объяснял он. — На втором спальня, наша с сестрой комната и кабинет, где бабушка работала.

Ледяная вода обжигала кожу, пальцы под ней едва гнулись. Я сполоснула руки, а Андрей накинул на них полотенце и крепко сжал. На миг мы посмотрели друг другу в глаза, я невольно подалась вперёд, но Андрей вдруг отпустил мои ладони и отшагнул к двери.

Я отвернулась и посмотрела в зеркало на раковиной, машинально поправляя волосы.

— Где, ты говорил, кабинет Лидии Семёновны? — спросила я. — Начну заниматься, если ты не против.

— Наверх по лестнице, первая дверь направо.

Андрей развернулся и ушёл, оставив меня одну. Прижавшись к стене, я закрыла глаза и медленно тихо выдохнула. Мою грудную клетку изнутри разрезали горячими ножницами. Скорее бы забыть, как шарахнулся от меня Андрей. Не думать об этом, не думать, не думать!..

Я нашла лестницу и поднялась на второй этаж. Возле двери в комнату простояла пару минут, не решаясь её открыть. В коридоре на глаза мне попались ещё несколько вышивок. Морда спаниеля, букет маргариток и ветка какого-то цветущего дерева.

Чайник внизу давно уже просвистел, и только скрип половиц от шагов Андрея давал понять, что в доме есть кто-то живой. Я глубоко вдохнула и нажала на ручку двери.

Свет заливал кабинет профессора Гончаровой даже в тусклый осенний день. Наверняка поэтому она и выбрала эту комнату для работы. Огромный стол тянулся до самого подоконника. Шкаф со стеклянными дверцами плотно забили книги. На носочках я подошла посмотреть. Атласы по операциям на брюшной стенке и органах брюшной полости, по онкологическим операциям, по лапароскопическим операциям, по оперативной хирургии грыж, по операциям на органах грудной клетки, книги о болезнях кишечника, желудка, печени, по военно-полевой хирургии, по госпитальной хирургии, по акушерству и гинекологии — чего только нет!

— Грех не иметь дома медицинскую библиотеку, если у вас династия врачей.

Андрей подкрался так незаметно, что я вздрогнула.

— Напугал?

— Нет. Просто засмотрелась.

Он мимолётно улыбнулся и подошёл к столу.

— Бабушкины работы здесь. Человек старый, сама понимаешь, бумаге доверяла больше, чем ноутбуку. Папа теперь всё это перепечатывает, когда у него есть время.

Андрей наклонился, выдвинул верхний ящик, стал доставать на стол пухлые сшитые папки.

— Почерк в принципе разборчив, но, если что — зови. А лекции, кстати, у неё были распечатаны, — вспомнил он. — Да, точно! Я сам их печатал, когда учился. Отойди-ка, дай посмотрю в шкафу.

Андрей подошёл и распахнул стеклянные дверцы, в которых мелькнуло и исчезло отражение кабинета и его лица. Нашёл большую синюю папку, открыл, полистал.

— Вот, держи. А тут у нас что?

Он наклонил голову, чтобы прочесть название на корешках толстых, потяну из ровного ряда и вручил мне справочник по госпитальной хирургии. Потом достал с той же полки, но у самой стенки довольно толстый ежедневник.

— У бабушки было полно таких вот записных книжек, — сказал Андрей. — Она с ними не расставалась. Записывала самые необычные случаи из практики. Это что-то типа дневника, но не личного, а рабочего. Из них она черпала материал для своих статей. Многие растерялись еще при её жизни. Заберу с собой, а то тоже куда-нибудь пропадёт.

— Можно его посмотреть? — попросила я. — Пожалуйста.

Андрей пожал плечами.

— Держи, если хочешь. Изучай. Занимайся.

— А ты что будешь делать? — спросила я.

— Мне надо убраться в сарае. И подготовить сад к зиме.

Он по одной закрыл дверцы шкафа, оглядел комнату, словно не торопился уходить.

Я молча подошла к столу, положила лекции справочник и записную книжку Лидии Семёновны рядом с рукописными листами. Мне всегда было спокойно с Андреем, но это хмурое молчание, появившиеся после утреннего разговора, раздражало, как спутавшиеся в кармане наушники.

Так и хотелось хлопнуть по столу, грохнуть что-нибудь на пол, повернуться к нему и закричать: «Что ты от меня хочешь?!».

Я уже была готова открыть рот, но не произнесла ни звука.

Андрей смотрел прямо на меня. В его глазах синел северный океан. Мрачный и спокойный. Андрей привык быть спокойным. Для него естественно забивать бури и штормы в глубину себя, а внешне оставаться непоколебимым.

Но я знала, что Андрей может быть и другим. Вчера он был весёлым, шутил, смеялся, дурачился. Потом, когда мы целовались в волнующем полумраке его квартиры — ласковым, нежным. Счастливым?

Я повернулась к столу, машинально открыла записную книжку и прямо на первой странице наткнулась на пожелтевший мягкий от старости конверт, сложенный вдвое.

— Тут письмо.

— Письмо? — Андрей подошёл ко мне. — Уверен, это от деда, хоть адреса не разобрать. Странно только, что одно. Обычно бабушка хранила их стопкой. Как оно вообще сюда попало? Хотя какая разница. Давай я его прочту, — предложил он, забирая у меня конверт. — Тебе понравится.

— Я не привыкла читать чужие письма, — ответила я. — Это может быть что-то очень личное. Мне бы не понравилось, если бы кто-то читал нашу с тобой переписку. Даже если бы я уже того…

Я кивнула на потолок.

— Это тебе бы не понравилось, а бабушка любила читать нам письма вслух. У деда Фёдора был талант объясняться в любви. Я этому так и не научился.

Я пожала плечами. Андрей раскрыл конверт, вынул листок, исписанный рядами синих чернил.

Почему-то мне показалось, что он хотел прочитать письмо не мне, а себе. Вспомнить приятное ощущение из детства, когда бабушка читала ему с сестрой (Ксюшей, кажется?) признания их деда.

— Присядь, — сказал Андрей, подвигая мне стул. — «Дорогая Лида»! — прочёл он с робкой полуулыбкой. — «Если бы ты только знала, как я хочу назвать тебя “Моя Лида”»… Погоди.

Взгляд его стал серьёзным. Меж бровей и по лбу пролегли угрюмые морщинки. Он пробежался глазами по письму, перевернул