Левченко хмыкнул.

— Да ничем особенным… Виктору Орбану и его партии, к власти только что вернувшимся, нужно указать мадьярам внешнего врага — Дюрчань с социалистами уже отработанный материал. Пошумят-пошумят, да и успокоятся…

— Вот видишь — ты сам подтвердил, что сейчас особой нужды в направлении туда сильного профессионала нет. Майора Гонта за глаза хватит!

— А Одиссей?

Калюжный улыбнулся.

— Пусть дальше свою книгу пишет да ребят молодых учит восточноевропейской специфике. Здесь он на месте… Он как, уже выехал в свою Словакию?

— Вчера отзвонился. Небольшие проблемы с документами, выедет сегодня.

— Книгу когда свою планирует закончить?

— Говорил, что к концу года. Материалов доберёт в этой, как её… в Банска-Быстрице — и допишет.

Генерал кивнул.

— Ну, вот пусть и дальше легальным литературным трудом промышляет. Я думаю, что в апреле четвертого года он свою последнюю операцию завершил, и после той акции с зятем Чемешева дёргать его на оперативную — будет перебор… Кстати, что там Крапивин докладывает — как у него успехи с нашим доблестным чиновничеством, ворованные деньги за рубеж откачивающим?

Левченко вздохнул.

— Откачивают. Ударными темпами. У Крапивина уже папок не хватает — материалы подшивать… Как с ума посходили, уже ничего не боятся, ни Бога, ни чёрта! Пилят и откатывают, да так, что аж пыль столбом…

— Ну что ж, пущай попылят, недолго им осталось развлекаться… Ты вот что, Левченко. Ты эту непонятную катавасию в словацко-венгерском пограничье возьми-ка на контроль. Что-то мне, понимаешь, подсказывает — неспроста это шебуршание, и что-то скверно от него попахивает…

* * *

Да, пересекать границу надо в воскресенье — ни тебе очередей (ни одной машины на переходе!), ни напрасно потраченных нервов; пятнадцать минут на лениво-расслабленных белорусов, пятнадцать — на вялых полусонных поляков, и вот он, Евросоюз! — когда-то давно бывший Польшей…

Давешний хорунжий, чувствуя себя виноватым за позавчерашнее, быстренько проштамповал паспорт, и, даже не делая попытки как-то обозначить служебное рвение (типа, «откройте багажник» или «сколько водки везёте?»), махнул рукой в сторону шлагбаума.

В Словатичах свернул налево, на Влодаву — хоть дорога и не Бог весть какая, зато, в отличие от трассы на Вишневице, практически пустая аж до самой Ленчны. Ехать — одно удовольствие! К тому же именно по этой трассе они в девяносто девятом году ехали с Игорем в Будапешт — бодрящие воспоминания, ничего не скажешь… Как будто и не со мной всё это было — аэропорт Ферихедь, взлетающий «Хокай» в перекрестии прицела, короткий, но яростный бой, ранение, тюремная больница, Герда, поначалу принятая за галлюцинацию… Суд, отмеривший ему неслабый срок — который он, не помоги ему тогда добрые люди, и по сию пору отсиживал бы в каторжной тюрьме Шиофока… прыжок с третьего этажа в кузов грузовичка, набитый картонными коробками… Ночной переход через венгерско-словацкую границу — теоретически по компасу, фактически — ориентируясь лишь на Полярную звезду… жуткая темень и пронзительный холодный ветер с гор… Величка, Гарволин, драка с лодзинскими фанатами, брестские пацаны, легко и просто перебросившие его через границу — как будто делали это уже тысячу раз… Да, весёлые были времена! Весёлые — но и жутковатые…

Влодава… Здесь он во времена оны, в середине девяностых, получал в администрации гмины сертификат происхождения на лук и капусту — смешно сказать, но были времена, когда выгодно было овощи таскать из Польши в Белоруссию! А вот и трасса на Люблин — которая километров сорок будет идти по лесам, что для Польши случай редчайший. Дальше, за Вислой, деревня будет за деревней, лихачи на иномарках только зубами должны скрипеть от досады… Хотя… Плюют они нынче на правила, вообще ничего не боятся — ни Бога, ни чёрта, ни дорожной полиции! А мы торопиться не станем, нам спешить некуда… У нас отпуск!

За Вепшем кончится Холмская земля, начнётся Привислянский край — всё бывшие наши земли… Ну, в смысле — как наши? Российской империи, вестимо! На Венском конгрессе тысячу восемьсот пятнадцатого года хитроумные англичане всучили доверчивому павлину Александру Первому герцогство Варшавское — дескать, вы заслужили, сир, кровью, можно сказать, оплатили… Хитроумные бестии, на сто ходов вперёд глядящие — в этом англосаксам не откажешь! Вот и получила Российская империя под свою руку осиное гнездо — десять губерний Привислянского края[5] — и сто лет с ним мучилась… Восстание тридцатого года, восстание шестьдесят третьего года, постоянные заговоры и тайные общества, бурление и непрерывная генерация ненависти — да к тому же постоянная польская интрига, как тот Салтыков-Щедрин писал… Нужен был русским царям этот геморрой? А ведь держались за него зубами! Правда, и среди поляков изрядно было народу, кровь за Россию готовых отдать — те же «ноябрьские мученики», польские полки у Севастополя… Роман Дмовский, опять же! Может, и не зря Александр Первый согласился Варшавское герцогство под свою руку принять, кто знает?…

В Аннополе он остановился аккурат перед мостом через Вислу, загнал «жигуличку» на стоянку при заправке, зашёл в кафе — и ещё раз убедился, что Привислянский край всё ещё где-то в глубине души — часть Российской империи: туалет закрыт на ремонт, выбор блюд крайне скуден, официантка небрежна до крайности, еда малосъедобна, само кафе чистотой отнюдь не блещет… Всё, как дома! Как будто и не уезжал из отечественных пределов…

Плыне Висла, плыне, по польскей краине… Широченная, чертяка! Метров шестьсот — и это ещё здесь, в среднем течении… за Торунью, небось, уже и берегов будет не видать! В июне в Карпатах три недели шли непрерывные дожди, всё там затопило вдребезги пополам — как бы дороги на Словакию не размыло…

За Завихостью он свернул налево — на сиротскую провинциальную дорогу вдоль Вислы, виляющую через холмы, деревни и яблочные сады — которых здесь всегда была тьма-тьмущая. Яблочный край, место рождения тех самых знаменитых сортов — «айдарета», «шампиона» и «глостера» — которыми в девяностые годы вся Москва и пол-России спасались холодными зимами от цинги. Весь Привислянский край в те времена холил и лелеял яблоневые сады — основу крестьянского благосостояния… В девяносто третьем году, возвращаясь из Будапешта, он где-то здесь, у Сандомира, на стоянке перекинулся парой слов с тремя стариками, работавшими в яблочном саду. Оказалось — земляки, из-под Вильны, послевоенные репатрианты. Болеслав Берут им пообещал Царствие небесное на отнятых у немцев землях, вот они и оптировались в Нижнюю Силезию — но, как видно, никаких особых ништяков там эти трое себе не урвали, так всю жизнь и проработали сельскохозяйственными рабочими, ухаживая за яблоневыми садами