Мурка глядела на Вадьку даже с некоторой почтительностью, у нового приятеля с каждым днем обнаруживались все новые таланты. Дело как всегда испортила Кисонька. Отколупнув ложечкой крохотный кусочек мороженого, она заявила:

– С моей точки зрения, каждый должен заниматься своим делом. Взрослые – работать, дети – учиться.

Окинув сестру недобрым взглядом, Мурка сменила тему:

– Ты чего дверь креслом подпер?

– От Катьки, – неохотно пояснил Вадька, – чтобы не лезла.

Словно в подтверждение его слов ручка двери начала тихонько поворачиваться, с той стороны слышались азартное сопение и шелест гусиных крыльев.

– Может, она мороженого хочет? – почему-то шепотом спросила Мурка.

– Я ей оставил на кухне. Она в компанию хочет.

– Крайне невежливо с вашей стороны, Вадим, заставлять девочку дожидаться под дверью, – наставительно произнесла Кисонька. Кажется, Вадька окончательно пал в ее глазах.

– Точно, – на сей раз Мурка была согласна с сестрой. – Ей там скучно, наверное.

– Вы не знаете, о чем говорите, – с отчаянием возразил Вадька. Все шло наперекосяк. Вместо приятного разговора о преступлении получалось ознакомление с семейством Тихоновых. – Она усядется и будет до бесконечности расписывать достоинства своего паршивого гуся. У гуся может быть только одно достоинство – вкус!

Его речь не произвела впечатления, две пары зеленых глаз продолжали взирать на него все так же осуждающе. Вадька уже готов был сдаться и впустить сестру (пусть на своем опыте узнают, каково это – часами слушать похвалы Евлампию Харлампиевичу!), но тут заскрежетал замок, входная дверь хлопнула и раздался дробный топот – Катька помчалась встречать маму. Вадька прислушался: так и есть, опять ноет, что брат ее не пускает. Он со вздохом отодвинул кресло.

– Вадик, ты снова заперся от сестры! Ты старший, ты должен… – послышался голос Надежды Петровны, дверь распахнулась. – О, да тут приятное общество. Кисонька, Мурочка, как хорошо, что вы зашли! Вадик, ты угостил девочек чем-нибудь? Ага, вижу, молодец! Катюша, не мешай брату, пойдем, поможешь мне на кухне, – и, выходя, она сентиментально вздохнула. – Вот уже и к Вадику красивые девушки в гости заходят. Еще два-три года, и у Катюши кавалеры появятся. А казалось бы, совсем недавно мечтала: когда же ребенок сделает первый шаг, когда скажет первое слово!

– Почему же теперь только и слышно: сядь и замолчи! – фыркнула Катька, и, зажав гуся под мышкой, удалилась, обиженно подрагивая коротенькими толстыми косичками. Вскоре с кухни донесся раздраженный грохот посуды и хлопанье крыльями. Можно было предположить, что посудой гремит Катька, а крыльями хлопает Евлампий Харлампиевич, хотя кто их знает, эту парочку…

– Мы засиживаться не собираемся, – заявила Мурка, приканчивая мороженое, – наоборот, хотим тебя с собой забрать. Греза Павловна пришла в себя и «жаждет лицезреть своего спасителя». Собирайся, пойдем навестим ее.

– Может, вы сами справитесь? – поскучнел Вадька. – Ты ведь тоже спасительница.

– И думать не моги, – отрезала Мурка. – Во-первых, Греза – бабка прикольная, она тебе понравится, а во-вторых, Греза – бабка жутко настырная и не отвяжется, пока мы тебя не притащим. Так что лучше пошли сейчас, а то потом хуже будет.

Больница находилась в пяти кварталах от Вадькиного дома. Кошмарное многоэтажное желто-зеленое сооружение возвышалось посреди голого асфальтового двора. С трудом вырвав у хмурой регистраторши зловещую тайну местонахождения Грезы Павловны, ребята надели драные халаты, лет десять назад претендовавшие на гордое звание белых, поднялись на седьмой этаж и зашли в палату. Глазам Вадьки снова предстала только половина старушки, на сей раз верхняя, поскольку нижняя, прикрытая тонким больничным одеялом, была завалена букетами цветов, коробками конфет и кулечками с фруктами. Бабка и впрямь оказалась прикольная. Облачена она была в голубенькую ночную рубашку с рюшами, сидящую на ней как бальное платье. Свеженькое розовое личико искусно подкрашено, на руках блистал маникюр, а бинт на разбитой голове больше напоминал чалму.

– Дорогие мои, вы пришли меня навестить! – радостно возопила старушка при виде их троицы. – Ах, как мило! Вы, должно быть, Вадик? Какой чудный юноша!

Слушая восторженную болтовню Грезы Павловны, Вадик наконец понял, кому так старательно подражает Кисонька. Старушка между тем продолжала трещать:

– О, вы с гостинцем! Напрасно, совершенно напрасно! Видите, сколько тут всего, мне в жизни не съесть. Меня навестили мои бывшие ученики, очень милые мальчики, только слишком занятые, побросали все и уехали. Аллочка, Эллочка, не будете ли вы так любезны спрятать это в тумбочку.

Вадька оглянулся, отыскивая неведомых Аллочку и Эллочку, но увидев, как засуетились девчонки, понял, что старушка обращается к ним. Ну да, должны же у них быть какие-то имена!

– Наконец-то, наконец-то в нашей девичьей компании появился мужчина! – между тем разливалась Греза Павловна. – Присутствие мужчины так облагораживает, оно не дает женщине расслабляться. Мужское общество будет весьма полезно моим девочкам, ведь им еще так много нужно постичь в науке женской привлекательности. Эллочка меня радует, хотя следует признать, что она несколько жеманна. Не сердись, пожалуйста, дитя мое, но это правда. Что же до Аллочки, то она приводит меня в полное отчаяние. Она совершенно, абсолютно неженственна, и не слишком стремится учиться. И еще их кошмарные клички! Разве могут хорошо воспитанную молодую девушку звать, словно кошку!

– Нам нравится! – дружно ответили сестры в редком порыве полнейшей солидарности.

– Скажите, Греза Павловна, а что вчера произошло? – спросил Вадька, стремясь перевести разговор на другое.

– О-о-о! – застонала Греза Павловна с такой мукой в голосе, что Вадька чуть не кинулся за врачом. – Как неблагородно с вашей стороны, Вадим, возвращать меня к ужасному происшествию. Какие страшные воспоминания! Впрочем, вы мой спаситель, вы имеете право знать. Я верю, что вы тревожите меня не из пустого любопытства, – она тяжко вздохнула. – Я мирно лежала на кушетке и перечитывала один из романов Бальзака. Вы любите Бальзака? Не читали? Напрасно, напрасно… Какие образы, какой слог, накал страстей! Но я отвлеклась. Я читала, и тут в дверь позвонили. Я тотчас же побежала открывать, в надежде, что пришли гости, девочки знают, как я люблю гостей. Но это были совсем не гости! Это был здоровенный мрачный детина, который ни слова не говоря, втолкнул меня в квартиру и тут же ударил по голове. Я потеряла сознание и больше, увы, ничего не помню. Очнулась я в больнице, и мне сказали, что вся моя коллекция похищена! Лучше бы я умерла! – По щекам Грезы Павловны покатились крупные слезы. – Ох, милые мои дети, вы еще молоды и не знаете, что значит иметь в жизни единственную радость! Мои старые вещи хранят столько воспоминаний! Как мы с мужем радовались, когда удавалось найти и восстановить что-нибудь ценное! Подлецы украли не только мой антиквариат, они прошлое мое украли!

Вадька аж засопел от жалости. Прикольная бабка Греза Павловна оказалась несчастным страдающим человеком. Надо быть последним поганцем, чтобы грабануть такую одинокую тетку.