Или, может, ей стоило расколотить окна машины Тома. Но вообще-то машина у него и так была просто грудой металлолома, так что, наверное, не стоило.

Вэл могла бы пойти к Тому домой и рассказать родителям про мешочек с травкой, который он прятал под пружинный матрас. С учетом этого и истории с ее матерью родственники, наверное, отправили бы его в какое-нибудь исправительное заведение для выродков – наркоманов, которые трахают чужих мам.

Что касается матери, то наилучшей местью Вэл было бы позвонить отцу, подключить к громкой связи мачеху, Линду, и все им рассказать. Второй брак отца Вэл можно было бы назвать идеальным: они жили в уютном доме и воспитывали двоих очаровательных слюнявых малышей. Вэл было противно общаться с ними. Но если бы она им все рассказала, эта история стала бы их собственностью. Они рассказывали бы ее всюду, где им вздумается, упрекали, бы мать Вэл при каждой ссоре, сообщили бы подробности своим приятелям по гольфу. А пока эта история принадлежала Вэл, она собиралась сама ею распоряжаться.

Зрители взревели. Вокруг Вэл люди вскакивали с мест. Один из рейнджеров бросил кого-то из противников на лед и начал срывать с себя перчатки. Арбитр схватил рейнджера, и конек того, скользнув, разрезал щеку другого игрока. Когда их увели, девушка уставилась на кровь на льду. Рабочий в белой форме пришел и соскреб ее, а во время перерыва машина выровняла лед, но красное пятно осталось, словно кровь впиталась глубоко и ее уже невозможно было удалить. Даже когда ее команда забила последний победный гол и все вокруг стремительно встали, Вэл так и не смогла оторвать взгляд от пятна.

После матча Валери вышла с толпой на улицу. Железнодорожная станция находилась в нескольких шагах, но она не могла даже думать о возвращении. Девушке хотелось оттянуть его, пока она не разберется во всем и не обдумает ситуацию. При одной мысли о том, чтобы сесть на обратный поезд, Вэл охватила тошнотворная паника, сердце отчаянно забилось, а желудок свело спазмом.

Вэл побрела куда-то наугад и спустя некоторое время заметила, что цифры на вывесках с номерами домов стали совсем маленькими, здания – очень старыми, улицы сузились и машин почти не видно. Повернув налево – как ей показалось, в сторону Уэст-Виллидж, – Вэл прошла мимо закрытого магазина одежды и рядов припаркованных машин. Она не знала, сколько было времени, но дело шло к полуночи.

Девушка мысленно снова и снова расшифровывала взгляды, которыми обменивались Том и ее мать: теперь выражение их глаз имело значение, несло подсказки, которые ей следовало бы заметить. Она вспомнила странное сочетание вины и честности на лице матери, когда та советовала подождать Тома. При этой мысли Вэл вздрогнула, словно ее тело пыталось сбросить с себя тяжкую ношу.

Она остановилась и купила кусок пиццы в сонном магазинчике, где у дальней стены сидела женщина с тележкой, заполненной бутылками, потягивала «Спрайт» через трубочку и тихо напевала. Горячий сыр обжег Вэл нёбо, а когда она взглянула на часы, то поняла, что пропустила последний поезд домой.

Отчаянно бьется о сетку слепой мотылек,

В безнадежном полете пытаясь

Все отдать за пьянящего света глоток.

К. Дж. Кеннеди. «Уличные мотыльки»

Валери дремала на холодных плитках пола под картой подземки, положив голову на рюкзак. Она выбрала место для сна у кассы, решив, что ее никто не ограбит и не ударит ножом при людях.

Почти всю ночь Вэл провела в смутном состоянии между сном и бодрствованием, то на секунду отключаясь, то резко просыпаясь. Порой она выныривала из сна, не соображая, где находится. На станции стоял запах гниющего мусора и плесени. Лепной бордюр из перевитых тюльпанов над растрескавшейся краской напоминал о другой станции, «Спринт-стрит», – старинной и великолепной. Проваливаясь обратно в сон, Вэл попыталась представить себе эту станцию.

Самым странным было то, что девушка не боялась. Она чувствовала отстраненность от происходящего, словно лунатик, шагнувший с тропы нормальной жизни в лес, где может случиться все, что угодно. Ее гнев и обида остыли, превратившись в летаргию, которая свинцом залила руки и ноги.

Когда она в следующий раз с трудом разлепила глаза, над ней стояли люди. Она села, запустив пальцы одной руки в рюкзак, а другую подняв, словно защищаясь от удара. На нее смотрели два полисмена.

– С добрым утром, – сказал один из них. У него были короткие седые волосы и кирпично-красное лицо, будто он слишком долго стоял на ветру.

– Угу.

Вэл ладонью стерла остатки сна с уголков глаз. У нее болела голова.

– Довольно дерьмовое место для отдыха, – сказал полисмен.

Пассажиры шли мимо, но почти никто не смотрел в ее сторону. Вэл прищурила глаза:

– И?

– Сколько тебе лет? – спросил его напарник.

Он был моложе, стройный, с темными глазами, и от него пахло табаком.

– Девятнадцать, – соврала Вэл.

– Документы есть?

– Нет, – ответила Вэл, надеясь, что они не станут обыскивать ее рюкзак.

У нее было разрешение на вождение автомобиля вместо водительских прав, потому что она завалила экзамен по вождению, а эта карточка подтверждала, что ей всего семнадцать.

Он вздохнул.

– Здесь спать нельзя. Хочешь, отвезем тебя туда, где ты сможешь немного отдохнуть?

Вэл встала, забрасывая рюкзак себе на плечо.

– У меня все нормально. Я просто дожидаюсь утра.

– Куда ты собралась? – спросил полисмен постарше, загораживая ей дорогу.

– Домой, – ответила Вэл, потому что ей показалось, что это прозвучит прилично.

Она поднырнула ему под руку и бросилась вверх по лестнице на Кросби-стрит. С колотящимся сердцем девушка поспешно проталкивалась сквозь толпу сонных людей, торопившихся на работу со своими рюкзачками и портфелями. Она бежала мимо рассыльных на мотоциклах и вереницы такси, через потоки пара, вырывавшегося из вентиляционных решеток. Наконец Вэл остановилась и оглянулась, но оказалось, что ее никто не преследовал. Перейдя улицу на Бликер-стрит, она увидела двух панков, рисовавших на тротуаре мелом. У одного был радужный ирокез, чуть примятый сверху. Вэл осторожно обошла их рисунок и двинулась дальше.

Для Вэл Нью-Йорк всегда был местом, где мать крепко держала ее за руку. Она с детства запомнила сверкающие громады застекленных небоскребов, горячие чашки с лапшой быстрого приготовления, очереди на трамвай недалеко от театра. В этом театре давали утренние представления «Отверженных» для изучающих французский школьников, которых привозили из пригородов на автобусах. Но сейчас, когда Вэл вышла на Макдугал, Нью-Йорк показался ей совсем другим по сравнению с ее прежним представлением. Она проходила мимо ресторанчиков, которые уже начинали приниматься за работу за закрытыми дверями, мимо ограды из цепей, украшенных дюжиной с лишним замков, на каждом из которых была переводная картинка в виде детского личика, мимо магазина, где продавались только игрушки с дистанционным управлением. Маленькие, интересные места, говорившие о громадности города и странности его обитателей.