— Привет, мам! — хором воскликнули они, улыбаясь во весь рот. Младшие дети родились десять лет назад в один и тот же год, только Лили появилась на свет в феврале, а Джорджи — в декабре. Веселые и жизнерадостные, оба отличались крайней худобой, но мало кто из детей в округе мог похвастаться лишней унцией жира.

— Отца не видели? — первым делом поинтересовалась Марта.

— Нет, мам, — дружно откликнулись они.

— Понятно, — вздохнула она.

Марта разожгла примус и стала разогревать картофель с капустой; комнату наполнил резкий запах керосина. В подвале дома имелась кухня, походившая на жалкую зловонную конуру, отданную на откуп крысам, которые в ней и обитали. Вместо того чтобы пользоваться ею, жильцы предпочитали готовить еду в собственных комнатах, вследствие чего, по мнению Марты, многократно возрастал риск пожара. Она успокаивала себя тем, что их семейство занимало две комнаты на первом этаже — всего их было четыре, — так что они могли спастись без особых проблем, если вдруг дом вспыхнет как спичка. Воду приходилось носить из колонки во дворе. Там же находился и один-единственный туалет на всех, от которого исходила невыносимая вонь и которым, тем не менее, пользовались все жильцы дома, за исключением Марты и ее детей. Они никогда и близко не подходили к уборной, разве что когда нужно было опорожнить ночной горшок. Марта отгородила занавеской угол спальни, там они и справляли нужду. Впрочем, Карло не обращал внимания на вонь и жуткое состояние общественного туалета, а вот Марта не могла заставить себя подойти к мужу после того, как тот посещал уборную.

Она вновь тяжело вздохнула. В последнее время они с Карло редко виделись. Когда она уходила на работу, он еще спал, а когда возвращалась, его уже не было, да она и сама к тому времени валилась с ног и засыпала как убитая.

— Приходил какой-то человек. Он спрашивал нашего Франка, но мы сказали ему, что он больше здесь не живет, как ты нам и говорила.

— Как он выглядел? — всполошилась Марта.

— Здоровый такой, а под носом у него растут волосы — забыл, как они называются, мам.

— Усы, — вмешалась Лили. Она была более сообразительной. — Это называется усы. Да, мам, и еще он все время шмыгал носом. Короче, он мне ничуточки не понравился.

— И мне тоже, — подхватил Джорджи.

Марта недовольно поморщилась.

— Это наверняка Майло О'Коннор. Его мать занимается ростовщичеством, дает деньги взаймы, а он работает у нее агентом.

Ее собственному сыну, Франку, исполнилось семнадцать, он не задерживался надолго ни на одной работе и служил постоянным источником неприятностей. Дома он появлялся только тогда, когда ему приходила в голову такая блажь. Где он ночует остальное время, Марта не знала. Очень редко он подкидывал ей несколько монет на свое содержание, сколько бы она ни кричала на него. Самоуверенный нахал, то и дело являющийся в сопровождении какой-нибудь девицы, Франк буквально излучал самодовольство. Марта сказала себе, что не станет беспокоиться о нем, пока это выражение не исчезнет с его лица. Ей и так хватало забот, так зачем еще тревожиться о Франке, если нет такой необходимости? По крайней мере, она очень надеялась, что такой необходимости не возникнет никогда.

— Мам, я очень хочу кушать, — жалобно протянул Джорджи.

— Не ты один, хороший мой.

Марта слила воду из кастрюли в другую посудину и принялась перемешивать и толочь овощи. Тут дверь распахнулась и в комнату ворвался ее средний сын, Джо.

— Пахнет очень вкусно. — Он кивнул на кастрюлю и присел на краешек кушетки, на которой разлеглись его брат с сестрой. — Эй, вы! Как насчет того, чтобы съесть по вкусному красному яблоку после ужина? Держите! — Он засунул руки в карманы и достал оттуда два яблока.

Джорджи потянулся за подарком и, не удержавшись, свалился с кушетки, но Джо вовремя отдернул руки.

— После ужина, говорю вам. Для тебя у меня тоже есть яблоко, мам. Я принес вам целых три.

— А себе, мальчик мой? — запротестовала Марта. — Ты ведь тоже заслужил яблоко.

Джо исполнилось четырнадцать, и весь прошлый год он развозил на велосипеде фрукты и овощи для зеленщика Джонсона со Скотланд-роуд. Каждую неделю он отдавал ей всю свою зарплату, целых пять шиллингов, а она возвращала ему шестипенсовик на мелкие расходы.

— Мистер Джонсон дал нам на обед пакетик жареной картошки, а одна леди угостила меня кусочком торта и стаканом молока, когда я привез ей овощи. Она всегда так делает — я уже рассказывал тебе о ней. — Глаза у него сверкнули. — Со мной все в порядке, мам. Я сыт. — Ты у меня молодец, сынок.

У Джо было доброе и щедрое сердце. Хотя он получил при крещении имя Джузеппе, в честь отца Карло, все называли его Джо. Из троих ее сыновей он один пошел в отца: высокий, с вьющимися волосами, красивый настолько, что у нее перехватывало дыхание при взгляде на него, с синими лукавыми глазами и бездной очарования. Собственно, он ничуть не уступал Франку в самоуверенности, вот только в Джо эта черта не вызывала раздражения.

Марта накрыла на стол, намазала маргарином четыре ломтика хлеба, и они сели обедать, а на примусе тем временем закипал чайник.

После обеда, получив по необыкновенно вкусному яблоку, Джорджи и Лили отправились поиграть на Дауни-стрит, где на площадке у них была назначена встреча с одноклассниками. Джо умылся, сменил рубашку и пошел к Альби Ллойду, другу детства, с которым они вместе ходили в школу. Юноши собирались на спектакль в театр Шекспира, где места на галерке стоили всего три пенса. Он взрослеет, ее Джо, из мальчика превращаясь в молодого мужчину. Ему нравилось быть чистым и аккуратно одетым. Марта замечала, что у него появились замашки настоящего денди.

Впрочем, то же самое можно было сказать и о Джойс — та все время требовала новые наряды. В прежние времена, когда Карло еще не лишился работы, Марта постоянно старалась раздобыть отрез ткани, чтобы сшить очередное платье для дочери, у которой всегда было по меньшей мере две пары обуви, зимняя и летняя, а иногда и выходные туфельки, если на Карло вдруг накатывал приступ щедрости.

В каком-то смысле с ними все происходило, как сказано в Библии. В их жизни тоже случились «семь тучных лет»; вот только неблагоприятные годы цифрой семь не ограничились, а все тянулись и тянулись дальше. В самом начале этих постных лет Марта поклялась себе, что никогда не допустит, чтобы ее дети ходили босиком по улицам. Скорее она станет продавать свое тело на этих самых улицах. Благодаря какой-то невероятной удаче или прихоти судьбы обувь им удавалось купить, пусть даже она была чересчур большой или слишком маленькой, и тогда приходилось острым ножом отрезать носки, так что пальцы ног торчали наружу.

Марта вымыла тарелки и вытерла их полотенцем. К этому времени невероятная усталость навалилась на ее плечи, ноги у нее подгибались, глаза закрывались сами собой — она буквально засыпала на ходу. С облегченным вздохом Марта опустилась на кушетку и моментально заснула. Разбудили ее женские голоса, доносившиеся со двора; соседки затянули песню.