Где он, а где она. Старше его на восемь лет. Штукатур-маляр. За плечами огонь, вода и медные трубы. Двое детей, мальчишки-хулиганы, и ещё одного срочно заделала: говорит, от сына, а там поди проверь. Живёт в бараке.

Все говорят: приворожила она его. И сын уже подал документы на заочное! Медалист!

Он мне потом: «Расстраивать, говорит, мама, не хотел. И предвидел твою реакцию». А какую реакцию он хотел?!

Слушал меня пятнадцать минут, что я об этой шалаве думаю. Что квартира и дача, слава Богу, приватизированы на мне, и пусть она свою алчную пасть не разевает. Ни благословения, ни прописки, ни квартиры – ни ей, ни её байстрючатам.

Что он ещё наплачется с мальчишками, дай срок. Это же волчата. Всегда в лес, то есть на родного отца, будут смотреть. Да её за спиной «давалкой» зовут…

Побелел весь, покидал по мелочи в дорожную сумку. «Я, говорит, не позволю говорить о ней и о детях в таком тоне!» И ушёл в барак! Дозвониться не могу: внёс в чёрный список. Самого родного человека – мать – записал в злейшие враги. Как жить?!»

У женщины вместо лица – страдальчески сморщенный, залитый слезами комок мышц и кожи. Не глаза – а страшные выжженные впадины.

– Ну, давайте начнём с того, что всё не так уж плохо, – задушевно начинаю я. – Слава Богу, все живы-здоровы: и вы, и ваш сын. Так?

Она оторопевает, вдумывается, переваривает в мои слова. Смотрит угрюмо, недоверчиво, даже враждебно:

– Что вы зубы заговариваете, в сторону уводите? Небось, по-другому бы запели, будь у вас единственный сын…

– Есть. Единственный.

– А сами-то? Как бы вы повели себя… Случись такой горе?

– Боюсь, у меня такое горе исключено.

– Вот видите, – обиженно поджимает губы. – Сумели воспитать сынка, как надо. Хорошо вам добренькой быть, со стороны великодушничать.

Клиентке хочется сварливо добавить: «Умничать да советовать». Но ведь она пришла в центр именно за профессиональным советом.

Она завидует мне, как Маша завидует моему умению носить украшения. О зависть: чёрный, смертный грех, причина разбоев, войн, предательств, убийств. О зависть: невольный двигатель прогресса! Человек позавидовал солнцу, катящемуся по небу – и придумал колесо. Позавидовал птице – и стал летать.

А Машу гнетёт мысль о собственной ущербности. Она боится всего. Однажды просидела на железнодорожном вокзале двое суток. Её поезд должен был тронуться через пять минут. Билеты в кассе были в наличии, и ей бы без разговоров продали на отходящий… Но к окошку змеилась огромная очередь на другие направления, и она испугалась.

Представила, как будет пробиваться и лепетать:

– Пожалуйста… Опаздываю…

А красные потные лица будут оборачиваться, пыхать ЗмейГорынычевым огнём:

– Все опаздывают!

– У меня поезд отходит…

– У всех поезд отходит!

– Тут с детьми стоят, а она, ишь… наг-лая!

– И не говорите. Нахальство – второе счастье!

– Такие они нынче. В глаза плюнь – божья роса.

Маша проиграла в уме эту сцену пассажирского единения и негодования, прокрутила диалог… И втянула голову в толстые плечи и села ждать следующего поезда. Который проходил только через двое суток.

Двое суток она таращила красные от бессонницы глаза, мысленно проклинала себя, била по щекам, обзывала «тряпкой». Но знала: случись снова пробиваться сквозь очередь – она предпочтёт ещё двое суток, месяц, год маяться на твёрдой вокзальной скамейке.

Маша не знает, кому больше не повезло. Душе ли, что она попала в её вечно съёженное от страха тело? Или телу, которому досталась такая слабая душа?

Маша совершенно не приспособлена к жизни. За всё ей приходится платить самую высокую цену.

Все вокруг как-то крутятся, знакомятся, общаются. Достают. Путёвку по квоте в санаторий. Липовый бюллетень. Липовую научную степень. Непыльную должность. Льготную пенсию. У всех везде мохнатая лапа. Со всеми вась-вась. Потом хвастаются друг перед дружкой. Умеют люди!

И только она, Маша, с тяжело обвисшими руками, дура дуррой. уныло торчит на чужом празднике жизни.

Ту же землянику, сорт «Фестивальный», Маша купила втридорога на рынке. А у соседки муж с работы из цеховых теплиц притащил земляничные отростки.

Перед Новым Годом только она, Маша, плетётся на ёлочный базар, и ей достаётся облезлая не кондиция. Соседи уезжают в сумерках в лесок и, подмигивая, достают из багажников пушистые ёлочки.

– Маша, да Бог с вами! Вы умные книжки читаете, канал «Культура» по телевизору смотрите. Статьи в научный журнал пишете. У них свои приоритеты, у вас свои. Не завидуйте им. А с ёлочками попадутся полиции и лесникам: получат своё.

– Не попадутся. Они рисковые, удачливые. И у них с полицией и с лесниками вась-вась, – вздыхает она, тиская носовой платочек.

Ночью я включаю лампу и торопливо записываю в блокнот мысли, которые завтра скажу в ходе беседы.

В ночном эпистолярном творчестве я уподобляюсь своей клиентке, писательнице, которая сочиняет эротические романы. Во время секса с мужем она вдруг хватает диктофон (всегда рядом на тумбочке) и наговаривает на него только что пришедшее на ум горяченькое сравнение. После возвращается к процессу, как ни в чём не бывало.

Но снова, внезапно вдохновлённая, в самый неподходящий момент соскакивает и запечатлевает свежее ощущение на плёнке. Так творится нетленка, а вы думали? Издержки профессии, Муза капризна и приходит когда хочет.

Муж писательницы не хочет присутствия каких-то Муз в постели и секса втроём. Он, мягко говоря, не доволен и хочет подать на развод.

У меня мужа нет. Я переползаю через свёрнутый валик одеяла (имитация живого тела рядом: всё не одна). Я могу хоть всю ночь записывать посещающие меня гениальные мысли.

«Маше: купить триммер. Обкашивать пырей, получится газончик – пальчики оближет. Или засеять клевером – будет розовая душистая полянка».

Маша оказалась крепким орешком. Как из матрёшки, из неё вылезает следующая фобия. Она смотрит не только «Культуру», но и канал, где пугают войнами и катастрофами. Впечатлительная Маша рисует страшные картины.

Вот к Земле приближается астероид. Нет, надвигается гигантское цунами. Люди закидывают в автомобили барахло и детишек, мчатся в безопасное место, на десять километров над уровнем моря.

Или штурмуют кассы. Вась-вась – перемигнулись с кассиршами, с проводниками – и билет в кармане. И только у Маши нет мужа-водителя, нет авто, нет знакомых кассиров и умения достать заветный билет. Билет стоимостью в жизнь.

Ей снится один и тот же кошмар. Она стоит на пустынной городской площади, среди гонимого ветров мусора. Все прыткие, хваткие спаслись, успели, подкупили, отпихнули, пролезли по чужим головам, запрыгнули в последний вагон. Успели!