Неужели и третий год пройдет впустую? Ни рыбы, ни мяса. На столе в избушке – половина луковицы да щепоть соли… И кто же хочет занять его территорию, выгнать из подгольцовой тайги? Об этом пока знает только ветер.

Легко, ходко идут лыжи. Десятисантиметровая перенова податливо подминается под талиновые тесинки. Мягкий, пушистый снег вьется под носками камусов. Ритмично, с легким нажимом поскрипывают юксы, будто серая полевка мечется от аскыра в корнях кедра. «Шух-шух, пик-пик», – звуки, сопровождающие охотника-соболевщика. Это значит, что по тайге идет человек. Топчет для себя лыжню. Знает, что где-то там, впереди, его ждут заветные стежки, кособокие четки ореховых соболей.

И от этого ожидания капелью талого снега бьется сердце, горячая кровь горным ручьем мечется по жилистому телу. А разум торопит время и расстояние: только вперед, дальше, быстрее! И нет пути назад. Как нет возврата весеннему паводку. Как нельзя вернуть жизнь падающему дереву. Шаг за шагом. Метр за метром. Поворот за поворотом. За перевалом – распадок. За хребтом – долина. Минута за минутой. Час за часом. День за днем. Неутомимый маятник вечного времени…

Однако не все так легко, как кажется. Это только планеты могут вращаться сотни, миллиарды лет. Человек – маленькое существо в Мироздании. Песчинка у матери-природы, создавшей его. Силы не бесконечны. Всему есть предел. Времени, расстоянию, постоянству. Выдержке и силе простого охотника, чей образ представлен в этом повествовании. «Легко идут лыжи» – только так кажется. На деле лыжи скользят, подаются вперед ногами человека. Шаг за шагом, метр за метром, складывая их в километры уверенной лыжней.

«Камыски» – лыжи, специально предназначенные для перехода в глубоких снегах. Обыкновенные, талиновые (осиновые, еловые, тополевые, березовые, все зависит от мастера) тесинки, загнутые впереди и прямые сзади. Ширина – четырнадцать сантиметров (плюс-минус пять сантиметров, кому как угодно), в основном стандартный размер. Длина – по переносицу охотнику, того, кто будет на них ходить. Толщина – от полутора до трех сантиметров под ступней (зависит от веса человека). Наружная, нижняя сторона лыж обтягивается камусом, шкурой животных (лошади, сохатого, марала, реже собаки). Волос приглажен к задникам.

Все делается для того, чтобы лыжи хорошо «шли» вперед и не сдавали назад, когда человек поднимается в гору. Крепления лыж сшиваются из дубленой кожи или специальных, искусственных заменителей. Каждая из лыж весит от одного до трех килограммов. И этот вес надо толкать вперед. По мелкому и глубокому снегу. В мороз и оттепель. Осенью, зимой и даже весной. Скажи, читатель, сколько у тебя хватит на это терпения и сил?

У Топа терпения и сил хватает на четыре часа «плотного хода». Два последних слова объясняются так: идти по путику от одной избы до другой без перерыва, останавливаясь только для того, чтобы настроить сработавшую ловушку или капкан. Для этого Топ затрачивает от двух до трех минут. В зависимости от выпадки снега. Четыре часа – приблизительное время. Он может пройти этот отрезок пути по-разному. Минус полчаса, плюс два часа.

Все зависит от того, какова толщина снежного покрова и сколько сработавших капканов предстоит насторожить. Расстояние выбрал себе сам. С годами точно рассчитал по времени рабочий день, свои силы и возможности. Свой путик Топ прокладывал последние пятнадцать лет. С юного возраста. Как только сделал сам свои первые камусные лыжи.

Сейчас те годы кажутся ему наивными, даже несколько смешными. В тринадцать лет он еще не знал, как надо правильно ставить капкан. И та первая кулемка, которую он срубил мартовским днем, до сего дня стоит как «памятник» детским годам. За все время, что Топ промышляет, на нее так и не поймалось ни единого зверька потому, что была сделана неправильно. А он так гордился своей ловушкой! Почти ежедневно ходил, проверял. Носил всевозможный прикорм, от стреляного рябчика до куриных окорочков, украденных у матушки из холодильника.

Но «подарки», которые Топ приносил в тайгу, не помогли. Лишь тот колонок (которого потом, под весну, поймал в свой капкан друг Генка Писакин, оказался «таким жирным и холеным») беспрепятственно переползал на животе через насторожку, раз за разом преспокойно срывал лакомство и, по всей вероятности, благодарил его за очередную порцию халявной еды.

«Рыжий потрох» так и прожил всю зиму неподалеку от кулемки, в теплой, сухой колодине поваленного кедра. Натоптал до своего пристанища к ловушке твердую, набитую тропку. А в последние две недели, в конце февраля, привел себе будущую подругу, с кем на пару почивал остатки дней своей жизни. И попался в капкан из-за своей самоуверенности. Колонок перебежал за небольшой увал, где проходил путик наставника и друга, да и залез в голые, обтаявшие на солнце железные челюсти. А у Генки, он старше Топа на четыре года, промысловый опыт гораздо богаче: тарелочка самолова срабатывала под тяжестью упавшей спички. Результат оказался налицо. Топ остался с носом, а Генка – с рыжей шкуркой.

Пожалуй, это был первый горький урок в его суровой охотничьей жизни. Топ не знал тогда, что челак (насторожка кулемки) должен срабатывать от легкого прикосновения прутиком, а не тогда, когда на сторожок упадет топор. А сколько их еще было потом, этих досадных, обидных «уроков», из которых складывалась его интересная и богатая на охотничьи ошибки летопись! Десятки, сотни. Но в следующий раз все происходило по-другому, не так, как прежде. Опыт обрастал практичной мудростью. Со временем увеличивалось количество ловушек, путик удлинялся, выравнивался, проходил по самым «продуктивным местам».

На второй год промысла с десяти кулемок он положил в свою котомку семь белок. На третий, с друзьями, такими же, как и он, любителями тайги, срубил свою первую избушку по Семеновскому ключу. Продолжил рубить кулемник, ставил капканы и наконец-то под монотонную песню заунывного февраля поймал своего первого соболя.

Да, это было неповторимо! Стократный выброс адреналина в кровь! Первый аскыр, которого добыл своими собственными руками. На это было затрачено столько труда, сил, времени, наконец – настойчивости и упорства. И вот он держит его, замерзшего, горбатого, кажется, драного, с закатавшейся шерстью, в плешинах. Но нет ничего дороже этой минуты! А потом – выбраться на высокий перевал, там, присев на колодину, подкурив сигарету, осматривать синие дали. Какие думы будоражат разум!

И снова – вперед, до горизонта, а достигнув его, он уже не может удержаться от соблазна идти дальше. Это чувство похоже на чувство полета и хочется лететь ввысь, под бирюзовое небо, несмотря на холод. И греет душу первая удача и пульсируют в голове мысли: «Вот оно, это мое, это сделал я, добыл своими руками, никому его не отдам!» И эти первые чувства охотника останутся, как и первый поцелуй девушки.

Пройдет время, за первым соболем он добудет второго… пятого… десятого. И все становится привычным и понятным, как снег и вода. Ты охотник, а соболь – это добыча. И не просто добыча ради азарта, а в какой-то степени – средство к существованию.

Теперь у него не одна кулемка, а несколько десятков. Путик заканчивается не на Екатериновском хребте, как было пятнадцать лет назад, а под Великим Московским гольцом. Чтобы пройти его весь, от начала до конца, потребуется два дня. Вернее – трое суток, с двумя ночевками в избах. По дороге – три зимовья. Расстояние, длину путика Топ измеряет в часах. Два часа до первого зимовья, еще четыре – до второго, а третий отрезок пути, самый дальний, укладывается в шесть часов.