Она мрачно гадала, проявил бы Меррик больше пыла, если бы вместо неопытной незнакомки здесь появилась ее сестра. Разумеется, он заманивал сюда Роберту не потому, что пылал к ней страстью. Он замыслил эту интригу, чтобы взять верх над своим кузеном – лордом Хилбруком. Это просто очередной жестокий поединок между заклятыми врагами.

Стиснув одеяло, Сидони призвала на помощь все свое самообладание. Но смелость ее дрогнула, когда она представила, как Меррик проталкивается в нее. Будет ли он ждать, чтоб она разделась? Должна ли она будет… дотрагиваться до него? Поцелует ли он ее снова? Как ни нелепо, но это ей самой казалось большой угрозой. Его поцелуй привел ее душу в смятение. Он был целомудренным, как поцелуй ребенка. Хотя тот факт, что Меррик уже давно не ребенок, лишал его искренней невинности.

Ее никогда раньше не целовал ни один мужчина. С желанием.

Как грустно, что ее первый поцелуй случился при таких отвратительных обстоятельствах. Грустно и, как ни стыдно признаться, немного обидно, ибо его поцелуй не был ей неприятен, хотя и должен бы. Поцелуй Меррика скорее заинтриговал ее, чем разозлил. Каково это будет, когда он позволит себе другие вольности – помимо поцелуев?

Нет, она не станет об этом думать. Не станет…

Легче сказать, чем сделать, когда она лежит в постели Меррика.

Хотя ее хозяин уже давно утратил законное право пользоваться именем Меррик. Ему следовало бы носить фамилию своей матери. Джозеф Меррик – сын Энтони, покойного виконта Хилбрука и его испанской любовницы, считавшейся женой. Когда младший брат виконта успешно оспорил их брак, Джозеф был объявлен незаконнорожденным. После смерти Энтони его племянник Уильям унаследовал титул Хилбруков и вражда между Джозефом и кузеном, возникшая еще в детстве, стала ожесточеннее.

Сидони поежилась. Нетрудно себе представить, какой была бы реакция Уильяма, когда бы он узнал, что жена наставила ему рога с его ублюдком кузеном, а ведь наверняка Меррик добивался именно этого. Напоминание о том, что сама жизнь Роберты зависит от того, что произойдет в этой постели, укрепило решимость Сидони. До тех пор пока дверь не открылась и Джозеф Меррик не возник в дверном проеме этой освещенной свечами комнаты.

Глубинный женский страх, густой и тягучий, как смола, угнездился в желудке Сидони, когда она приподнялась на подголовник. Меррик, прислонившийся к дверному косяку со скрещенными на крепкой груди руками, показался ей невозможно большим. Свет свечей мерцал на его изуродованном лице, придавая ему сатанинский вид.

В одних только бриджах и рубашке он должен был бы ужасно мерзнуть. Вероятно, у него какое-то сверхчеловеческое сопротивление холоду. Даже несмотря на пылающий в камине огонь, Сидони была рада золотому одеялу, которое согревало ее. И скрывало от его взгляда. Что было глупо. До конца этой ночи он сделает гораздо больше, чем просто посмотрит на нее.

Хозяин замка разглядывал ее с тем же изучающим любопытством, которое она заметила еще внизу. Она не представляла, о чем он думает? Он мотнул головой в сторону подноса на туалетном столике:

– Вы почти ничего не ели.

– Нет. – Нервозность лишила ее аппетита. Она не ела с самого завтрака, когда через силу заставила себя проглотить кусочек тоста и выпить чаю. Сидони сглотнула, чтобы смочить пересохшее горло, и постаралась придать голосу спокойствия, которого не было и в помине. – Было очень любезно с вашей стороны прислать мне еду.

Он пожал плечами, как будто это была ничего не значащая ерунда. В последние годы Сидони видела мало проявлений доброты и научилась ценить ее. Он прислал еще и горячую воду. После целого дня пути она чувствовала себя уставшей и измотанной – умывание чудесным образом восстановило ее силы.

– Не сочтите мое замечание за комплимент, но то, что вы делаете, – самая настоящая глупость.

Меррик разглядывал ее так пристально, словно намеревался выудить из нее все самые сокровенные тайны. Одна из этих тайн давала ей больше власти над ним, чем он мог себе представить. Дурное предчувствие затопило ее, стянув в тугой узел внутренности, уже и без того сжавшиеся в комок от страха. Знание, которым она обладала, было опасным, а в глубине души она знала, что как враг Меррик грозен и беспощаден.

Сидони села, прижимая золотое одеяло к груди.

– Под глупостью вы подразумеваете мое намерение переспать с вами? – язвительно спросила она.

В награду за свою резкость она получила кривую улыбку. У него был красивый рот, выразительный, достаточно щедрый, чтобы намекать на чувственное мастерство за пределами ее познаний.

– Что будет, когда вы выйдете замуж? Как вы объясните своему мужу отсутствие у вас девственности?

– Я никогда не выйду замуж, – ответила Сидони твердо, с абсолютной убежденностью. И приготовилась к возражениям. Для большинства людей непонятно: как женщина может хотеть оставаться незамужней?

Выражение его лица оставалось нейтральным.

– Полагаю, опыт Роберты отвратил вас от идеи замужества. В интересах справедливости должен сказать: Уильям – плохой представитель мужского пола.

Она вскинула голову.

– Большинство знакомых мне мужчин – плохие представители. Эгоизм, надменность и грубость – похоже, неотъемлемые составляющие мужской натуры.

– Ай-ай-ай. Я краснею за свой пол, – шутливо отозвался он.

– И вы вряд ли являетесь исключением, – горько проговорила она.

– Ваша правда, дорогая леди. – Меррик отлепился от косяка и неспешно подошел к подносу. – Так, что у нас тут?

Сидони нахмурилась, в замешательстве следя за ним взглядом. Его манера поведения не выражала никакой спешки. Она-то была уверена, что он будет настаивать на осуществлении своих прав, едва только войдет. То, что она чувствует, видя отсутствие у него энтузиазма, не может быть досадой. Не так ли? И все же было нечто унизительное в том, что человек, которого ты считала неисправимым распутником, не спешит сделать свое черное дело.

Меррик не оправдывал страшных ожиданий. Роберта описывала его как дьявольского соблазнителя, мужчину, невообразимо уродливого и безобразного. Впервые увидев его лицо, Сидони ужаснулась главным образом потому, что такие шрамы могли быть результатом лишь страшных, мучительных ранений. Теперь же, даже после их короткого знакомства, она видела человека, скрывающегося за этими шрамами. Этот человек не чудовище. Его черты интригуют больше. У него интересное лицо, полное мужественности и ума. Поразительное.

Нервно гадая, в какую игру он играет, она смотрела, как он отрезал пару ломтиков твердого желтого сыра и положил их на крекеры. Для такого крупного мужчины у него были удивительно изящные руки. В неровном свете рубиновое кольцо мрачно вспыхивало – как предостережение. Она ожидала, что почувствует враждебность и страх. И почувствовала. Другие эмоции были менее отчетливыми: любопытство – вне всяких сомнений, настороженное сближение, что-то еще – волнующее и незнакомое.