Моктар, невероятно тощий восемнадцатилетний парень с упрямым взглядом, не заставил себя ждать. Он преклонил колени и поцеловал руки Халеда, которого считал отцом и защитником. Не он ли кормил его семью после смерти матери, взяв на себя заботу о восьми детях? Моктар поклялся ему в верности и в случае необходимости пожертвовал бы ради него собственной жизнью.

– Приказывай, и я повинуюсь!

– Я умру, Моктар.

– Нет, не вы! Аллах помилует вас…

– Я приговорен.

– Я вас защищу!

– Нет-нет, Моктар, тогда ты тоже погибнешь. Ты помнишь о нашем разговоре месяц назад?

– Я не забыл ни слова!

– Теперь нужно действовать. Отправь мое послание.

Молодой человек поклонился и поспешил удалиться, чтобы выполнить задание.

Бутылка в море… Успех маловероятен.

Последний ужин, такой скромный по сравнению с обильными банкетами, которые устраивал Халед. Вкус воды, пусть неприятно теплой, и хлеба, пусть плохо испеченного. Последние ощущения за долгую жизнь.

Неужели он не победил смерть, когда извлек из песков портрет древней жительницы Пальмиры, когда укрепил колоннаду и вернул фасаду алтаря величие древности? Эту смерть, которая предстояла ему сегодня и которую у него не было возможности отсрочить.

Несмотря на свой почтенный возраст, он был полон планов и не чувствовал груза лет. Столько еще задач нужно выполнить, столько решить проблем… Люди появлялись на этот свет и исчезали, не отдавая себе отчета в том, что некая Машина управляет их существованием и распределяет их, словно товар.

Именно ей противостояли Высшие неизвестные, из поколения в поколение рискуя своей жизнью.

Конец пути.

Он представлял его не таким, и ему было печально с этим мириться. Невозможно сбежать, невозможно подкупить потенциальных союзников, которые страшились своих новых хозяев. Любое предательство влекло за собой немедленную расправу.

Сохранит ли ему верность юный Моктар или, запуганный, откажется запустить план «Сфинкс»? Не будучи больше хозяином своей судьбы, Халед прижался к стене храма и предался воспоминаниям.

– Что господину угодно?

– Твоего босса.

– Простите?

– Брюс Рошлен, журналист. Я тороплюсь.

Челюсть дворецкого совершила несколько ультрабыстрых движений вниз-вверх. Его обязанностью было следить за порядком в особняке сэра Чарльза, и нечасто ему доводилось принимать таких великанов с растрепанными волосами. К тому же ненавистный шотландский акцент выдавал неотесанность незваного гостя.

– У вас назначена встреча?

– Ну да, сейчас.

– Боюсь, это невозможно.

Брюс глянул на экран своего смартфона.

– Звоню сотням своих подписчиков и друзей, а также еще тысяче идиотов, которые поспешат наброситься на одного педофила, марающего этот милый Кенсингтонский райончик.[25]

– Вы… Вы…

– Глотай слюну и веди ко мне своего господина.

Дворецкий освободил порог особняка и провел Брюса в гостиную в старинном стиле. Викторианская мебель, картины, посвященные сражениям при Трафальгаре и Ватерлоо, настоящие китайские фарфоровые вазы.

Сэр Чарльз не заставил себя ждать.

Высокий и худой, с редкой круглой бородкой, в темно-синем блейзере, бордовом галстуке-бабочке и серых фланелевых брюках, преподаватель истории религий, наследник богатеньких дворянчиков Ланкашира, долго рассматривал своего гостя.

– Мне принимать это за шантаж, господин Рошлен?

– Самую малость!

– И вы полагаете удивить меня этим?

– Это уж точно! Хватит рассуждений, садись, поболтаем. А… У тебя не будет чего-нибудь выпить?

– Шотландский виски, думаю, подойдет?

– А ты начинаешь мне нравиться.

Сэр Чарльз взял хрустальный графин и наполнил два стакана жидкостью янтарного цвета.

– Хороший, – признал Брюс.

– Зачем так вторгаться?

– А ты не догадываешься?

– Я читаю некоторые ваши статьи. Но я не похож на ваших обычных жертв. Вы занимаетесь так называемыми «деликатными» делами, я – древними и исчезнувшими религиями. Моя роль в экономике отнюдь не заслуживает внимания.

– В жизни есть не только бабки. Главное – это идеи. А тут ты кое-что да знаешь.

Сэр Чарльз смутился.

– Я не понимаю, чем…

– «Сфинкс».

Несмотря на годы самоконтроля, сэр Чарльз чуть не подпрыгнул. И буря, отразившаяся на его лице, не ускользнула от Брюса, привыкшего долго мучить свою добычу.

Он постучал в нужную дверь.

– «Сфинкс» – это утопия.

– Я это обожаю! И кто они, эти утописты?

– Легендарные герои. Даже детям такое больше не интересно.

– А я в душе ребенок. Меня это захватывает.

Сэр Чарльз опорожнил свой стакан. Похоже, ему не удалось справиться с собой.

– Масуд Мансур – это ведь глава клуба «Сфинкс»?

– Он умер.

– Где именно?

– В Афганистане. Устрашающее убийство! Его превратили в живую бомбу.

– Чего он хотел, этот Мансур, и чего добивался «Сфинкс»?

– Откуда мне знать?

– Он ведь был твоим другом?

– Я восхищался им.

– Почему?

– Потому что он думал, что у человечества есть шанс выжить.

– А ты – нет?

– Я не вхожу в этот клуб.

– А кто же входит?

– Я об этом ничего не знаю.

– Ну же, сэр Чарльз!

– В общем, почти ничего. У Мансура был товарищ по духу, которого он очень уважал и о котором говорил мне всего раз, заметно, кстати сказать, сожалея о своей откровенности.

– Его имя?

– Халед, сирийский археолог, который занимается восстановлением античной Пальмиры.

– Ну что, Халед?

Человек в серебристых очках улыбался, уверенный в своем успехе. Разве этот престарый археолог сможет вынести такое грубое и унизительное заключение? Он, привыкший командовать, глава клана и хозяин почти исчезнувшего города, должен сломаться.

– У меня требование.

– В вашем положении?

– Я хочу умыться и побриться.