— Я заказала мясное меню, — . сказала Камея. — Быть может, нужно что-нибудь другое?

— О нет, спасибо. Считается, что мужчинам нужно почаще употреблять мясо.

— Да, в нем много аминокислот, включая незаменимые.

Кэйр с удивлением взглянул на собеседницу. Не выдержав, он все-таки решился задать личный вопрос.

— Простите, мадемуазель, вы где-то учитесь? Мне кажется, что я вас уже видел.

— Вполне возможно.

— Не в университете?

— Да, наверное. Я — студентка медицинского факультета.

— Замечательно!

Влюбленный Франц вдруг встрепенулся и пропел ужасным голосом:

Бывают, братие, мозги,

В которых не видать ни зги…

Благовоспитанный Кэйр поперхнулся и окаменел. Однако выходка оказалась вполне уместной. Инджин расхохоталась и немедленно подхватила:

Приличны там условия

Для дьявола здоровия!

Потом они продолжили уже дуэтом:

Чтоб оный не скрывал рожки

Под вид студенческой башки,

Доценты мигом снимут стружку

Хоть за понюх, хоть за полушку!

И так далее, до самого конца этого весьма корявого, и, быть может, именно по этой причине очень популярного студенческого гимна.

— О, майн либер Мохамаут! — со слезой в голосе воскликнул Франц. — Шельма матер…

* * *

Вот это уже было опасным.

Сентиментальность в архитекторе прорезалась тогда, когда он изрядно нарезался. Тогда его излишнюю эмоциональность нейтрализовать можно было только одним способом — длинной речью, которую дисциплинированный Франц никогда не решался перебивать. В любых других обстоятельствах чрезвычайно начитанный герр Кирш ловил за рукав ближайшую жертву и начинал бесконечные излияния с мудрыми цитатами, которые знал в немыслимых количествах.

— Кхэм, — сказал Кэйр, поднимаясь из плетеного кресла. — Дамы и господа! Коль скоро выяснилось, что все мы суть питомцы единой alma mater, молочные, так сказать…

— …поросята, — кивнула Инджин.

— Ах, как это прекрасно, — пробормотал Франц. — Храм высокой науки, студенческое братство… Gaudeamus igitur.

— …позвольте мне сказать по этому поводу несколько слов.

— Давай-давай, ваша честь, — прошипел Бурхан. — Спасай положение!

Ждан ловко долил вина в бокал оратора, а дамы вежливо похлопали.

— Благодарю, — сказал Кэйр. — Кхэм. Итак… Он приступил.

Лишь минут через пять, если не через шесть, а если придерживаться исторической правды, — то и через все восемь, заметив, что Франц вновь впал в прострацию, уморился и сделался временно неактивным, Кэйр сжалился над аудиторией.

— …Так выпьем же за то, чтоб никогда не гас сей светильник во мраке покаянского фанатизма, магрибинского варварства и, прости уж меня, Ждан, муромского невежества. Уф! Amen. Кажется, я всем всыпал.

Девушки, у которых уже онемели руки, державшие бокалы, дружно переглянулись.

— Боюсь, что я вас смертельно утомил, — сказал Кэйр, когда все выпили.

— Зато дали возможность понять, насколько вы преданы друг другу, — сказала Камея, улыбнувшись Францу.

Франц сонно кивнул:

— О, йа, йа. Виссеншафт унд брудершафт. Ибо сказали фарисеи…

Впервые улыбнулась Изольда. Тут очень кстати подали кофе, а Магда Андреевна приподнесла собственноручно испеченный пирог.

— С черемухой, — очень по-домашнему сказала она. — Налетайте, господа студентисы!

Все оживились, налетели. Атмосфера сделалась более раскованной, посыпались шутки. А когда стемнело, явился грозный Руперт, но уже не с пистолетами, а с гитарой. После долгих просьб и увещеваний Магда Андреевна спела очаровательный четырховский романс. И тут, когда всем уж окончательно похорошело, в ворота постучали.

* * *

Руперт отложил гитару и пошел открывать.

Через минуту прямо к веранде подъехал всадник. У ступеней он спрыгнул, легко взбежал наверх.

Приехавший оказался гвардейским офицером. Ни больше ни меньше.

— Это ко мне, — сказала Камея, вставая.

Офицер молча поклонился и протянул пакет. Камея подошла к лампе, привычным движением сломала печати, быстро прочла письмо. Потом улыбнулась и позвала:

— Господин Фоло!

— Да? — озадаченно отозвался Кэйр.

— Насколько я поняла из разговоров, вы и ваши друзья еще не нашли работу?

— Предложения есть, — солидно сказал будущий судья, — но в разных местах, не для всех сразу. А нам не хотелось бы расставаться.

— Понимаю, — сказала Камея и повернулась к офицеру.

— Мне подождать ответа? — спросил тот, вытягиваясь.

— Нет, но на словах передайте, что я готова поручиться. Запомнили?

— Так точно, ва… мадемуазель. Поручиться. Это все?

— Все, де Нанж. Ступайте.

Офицер козырнул, четко повернулся и, звякая шпорами, сбежал во двор. Там он принял от Руперта поводья, вскочил в седло и скрылся в темноте.

Тут к Камее вдруг подскочила Инджин и повисла у нее на шее.

— Милая Скамейка! Ты — гений!

Камея пошатнулась.

— Ну, ну, — строго сказала она, пытаясь освободиться, — Инджи, что за кавалерийские манеры? Мы вот-вот свалимся.

— Сейчас отпущу. Но скажи, я правильно поняла, что пикник будет иметь последствия?

— Надеюсь. Что же за пикник без последствий?

— О-ла-ла! Да ты просто вершительница судеб!

— Только не своей, — вдруг сказала Камея.

Глаза у нее сделались грустными.

— Бедняжка, — сказала Инджин. — Но, может быть, тебя порадует одно маленькое известьице.

— Какое?

— В бумагах отца я случайно видела список охраны барона Обенауса.

— Какое это имеет отношение…

Глаза Инджин лукаво блеснули.

— Видишь ли, там значился некий егер-сержант Неедлы. Забавная фамилия, не правда ли? И редкая.

— Ой, — сказала Камея. — А я писала в корпус Шамбертена… Но погоди, почему сержант? Он только пару месяцев назад…

— Их там всех повысили раньше времени. За геройство против ящеров. И крестами еще наградили.

— Ох, — сказала Камея. — Жив, значит.

— И даже не ранен.

— Послушай, Инджи, а не потанцевать ли нам всем? Чудесный вечер!

— Да, — сказала Инджин. — Последний…