И чего царевича потянуло в эти сомнительные места, спрашивается? Почему не нашёл себе невесту где-нибудь поближе? Сие вряд ли кому-то известно наверняка, но каждому подданному, от мала до велика, известно, что младший из царевичей был чрезвычайно влюблён в дикую природу и в походы, особенно он любил отлучиться из дворца в полном одиночестве, и после мог пропадать по несколько дней кряду.

А когда выяснилось, куда направлялся Иван перед исчезновением, что началось! Девки в надежде, что царевич всё-таки найдётся, выходили каждый день расфуфыренные, целыми компаниями гуляли по близлежащим полям, спускалась к рекам, кричали Ивана в лесу. Парни и мужи занимались примерно тем же, но более по уму. И тем, и этим, в итоггге не свезло, но самыми грустными от этого стали именно незамужние девицы.

Немила же считала, что у неё гораздо больше поводов расстраиваться, чем у её несостоявшихся соперниц, поскольку таким миловидным личиком, как у неё, не могла похвастаться ни одна из знакомых ей деревенских жительниц сходного с нею возраста. И пусть говорят, что заговорённая стрела зрит тоньше и глубже самого острого глаза, а она считала, что ни одна стрела не заставит полюбить супротив воли кривую, косую и безродную крестьянку. А вот ежели крестьянка и лицом мила, и стройна, и характером обладает мягким, тогда ей может улыбнуться удача…

Ах, и надо ж было царевичу пропасть, чуток не дойдя до Окраинной…

– Немилушка! Потом будешь витать в своих мечтах! Иди с батюшкой простись, в путь-дорогу ему пора, только тебя и дожидается!

– Бегу! – крикнула Немила, закрыла ставни, выскочила из комнаты и со свечой в руке спустилась на первый этаж, а оттуда через сени выбежала на крыльцо.

Странное дело, вот он, батюшка, стоит в полном обмундировании, по приказу царя в очередной боевой поход на недругов идёт, откуда может и не вернуться, а она по какому-то царевичу убивается, которого и в жизни-то ни разу не видела!

Но царевич вовсе не какой-то, а очень важный, а батюшка – тот вообще единственный в мире. Просто за всю свою недолгую жизнь Немила привыкла к тому, что самый дорогой и любимый батюшка может отсутствовать дома неделями, а то и месяцами. И несмотря на все невзгоды, что поджидали его на далёкой земле, она всегда верила, что после всех испытаний он обязательно вернётся. А для верности молилась она Солнцу, чтобы принёс славную победу, и Луне, чтобы позволила батюшке подольше пожить на этом свете. Молилась она и за других: за соседей, что отправляли по три – пять человек от семьи, и за друзей детства, самые старшие из которых доросли до того возраста, когда можно жениться и воевать.

Батюшка был уже полностью готов к выходу. На нём были надеты только шерстяные рубаха и шаровары, да короткий дорожный плащ. Сбоку торчал меч, дорожная сумка лежала у ног, а остальное обмундирование, провизия и прочее было загружено в повозки с тягловыми лошадьми.

– Ну, Немилушка, вот мы тебя и дождались, – батюшка с широкой улыбкой распахнул объятия. Немила с удовольствием прильнула к его широкой груди и привычно подставила лоб для отеческого поцелуя.

Подбородок батюшки был рассечён надвое ещё в стародавние времена, когда ни одной из трёх сестёр не было на этом свете, а сам он был совсем юн и неопытен. Были у него и другие следы от увечий – и немало, – но он никогда на памяти Немилы не жаловался на судьбу, никогда не пытался увильнуть от похода, хотя это было проще простого, притом, что один глаз его уже почти не видел, а коли батюшке приходилось долго на холодном ветру бывать, у него прихватывало спину —да так, что та ныла ежедневно и еженощно до семи дней подряд.

Однако в каждый следующий поход батюшка отправлялся с огромной радостью, которую не мог, да и не пытался скрыть. Нельзя сказать, что ему не нравилась спокойная крестьянская жизнь, он умел искренне наслаждаться каждым днём независимо от того, где находился и что делал – в этом Немила ему даже завидовала – и всё же порой она ловила батюшку, чей взгляд тоскливый был устремлён в дальние дали. Но стоило ему заметить, что кто-то наблюдает, так он сразу смеялся и говорил: «Я тут одну историю вспомнил, иди ко мне, расскажу».

Но ни он, ни другие мужчины никогда не рассказывали подробностей о боях, в которых побывали. «Не бабское это дело – о битвах слушать», – утверждали они, а между собой говорили загадками.

– Что грустишь, доченька? – батюшка усмехнулся в усы и погладил Немилу по голове. – Не волнуйся за меня, в этот раз, возможно, и не придётся пускать в ход меч. Мы идём припугнуть щековских, чтобы сознались они в похищении царевича, а ты знаешь, какие они слабаки и трусы – только исподтишка могут нападать и грабить, потом – в кусты и молчок. Быстренько разделаемся с ними и вернёмся, соскучиться не успеете.

– И вы привезёте царевича домой? – робко поинтересовалась Немила.

– Чего не знаю – того не знаю, – выдохнул батюшка. – Может, он и у щековских, а может, в дремучий лес потянула его сила неведомая… И лучше бы первое, чем второе.

Он многозначительно постучал по голове, прикрытой коричневой меховой шапкой с отворотом, пожал плечами и добавил:

– Нужно быть совсем отчаянным, чтобы в одиночку в дремучий лес соваться. Но я не могу осуждать… А-а, да что же мы о грустном-то! Дочери мои, у меня к вам важный вопрос имеется.

Злоба и Нелюба, которые, застыв, стояли тут же, рядом с батюшкой, но виделись Немиле лишь как плоские силуэты на фоне стены, как некие истуканы или тени самих себя, зашевелились и оттого стали снова объёмные и осязаемые. В глазах их заплясали огоньки живого интереса.

– Слушаем, батюшка! – воскликнули они практически одновременно.

Этот батюшкин тон голоса, который можно описать как осторожно намекающий, все трое знали очень хорошо, и всю суть важного вопроса они уловили ещё до того, как он был задан.

– Злобушка, Нелюбушка, Немилушка, каких гостинцев вам привезти из града стольного? Не стесняйтесь, заказывайте всё, что хотите, – оправдывая ожидания дочерей, щедро заявил батюшка, на что сёстры Немилы ответили чётко, и по существу.

Первой по старшинству выступила Злоба. Она сложила руки на груди, вздёрнула подбородок и медленно, будто смакуя каждое слово, заявила:

– Я слыхала, что из земель южных начали возить новые приправы, что каждое блюдо делают ещё вкуснее, а иногда меняют до неузнаваемости. Так вот, мне надо приправ этих! Буду я новые блюда готовить, всех вас потчевать.

Второй выступила Нелюба. Немила привычно сложила губы в брезгливую гримаску, которую Нелюба – привычно – не заметила. В присутствии батюшки у средней сестры проявлялась склонность к лебезению и преувеличению всего на свете, и это почему-то сильно раздражало Немилу, будто средняя сестра покушалась на нечто святое.

– Ах, батюшка! – тонким голоском напела Нелюба. – Мне привези того же, что и всегда! Тканей новых, необычных по плетению и расцветке, да ещё ниток и игл самых тонких, а то мои все затупились и погнулись. И пяльцы посмотри, а то те, что ты привозил в прошлый раз, слишком большие оказались и неудобные.