Она опять припомнила справедливые, но оттого ничуть не менее обидные слова сестёр: «Все, кто живёт в доме, должны вносить свой вклад в общее хозяйство!» – и пнула от злости застывший грязевой гребень.

Знала она, что Злоба и Нелюба в чём-то правы, но знание это отнюдь не облегчало её доли. Что поделаешь, если не любит она трудиться, а любит гулять да веселиться, и ещё больше любит, когда ей говорят о том, какая она хорошенькая, румяная и пышущая здоровьем! Немила подошла поближе к реке, наклонилась и поглядела на своё отражение: красота, да и только! А если, не дай Хорс, начнёт она работать, себя не жалея, то к замужеству вся её красота повыйдет, и тогда какие женихи начнут свататься? Обыкновенные, скучные и неинтересные! А других-то ни в этой деревне, ни в окрестных не водилось. Серьёзные женихи, знатные и богатые, с широким кругозором и опытом, те, что могли занять Немилу историями и задобрить дарами, жили где-то там, в городе, и пусть папа говорил, что «в городе том ничего интересного, один шум и разврат, и бесконечные базары, и никто так не пашет, как мы, да пахнет дурно», но эти слова только раззадоривали молодую и жаждущую вкусить побольше жизни девицу.

А как же мечты о царевиче, спросите вы? За прошедшие полтора месяца о царевиче не появилось ни одной весточки, а в недавнем письме от батюшки было написано всего несколько скупых предложений, среди которых выделялись строки: «… и хоть царь наш не хочет не может поверить очевидному, но я могу точно сказать, что царевича тут нет и никогда не было…»

Всё батюшкино письмо было пропитано разочарованием, которое передалось и Немиле, которая до последнего надеялась, что царевича найдут, вырвут из лап похитителей, причём сделает это сам батюшка, а его потом за это наградят и позволят представить к царскому двору дочерей. То есть в своих грёзах наяву она была единственной дочерью, достойной явиться ко двору, но какая теперь разница?

После батюшкиного письма она вынуждена была расстаться с мечтой о том, чтобы стать царевной всея земли Лыбедской. Всё же это не так уж легко – после царевича снизойти до боярина, дворянина или какого-то купца.

Конечно же, Немила понимала, что если поступать по совести, правильней всего будет пропустить вперёд своих сестёр, а уже когда они устроят личную жизнь, то не зазорно и собственным счастьем заняться. Но это сколько ждать-то?! Когда ещё этих вредин кто-нибудь замуж позовёт?! Ладно Злоба, та и фигурой вышла: бёдра широченные, груди объёмные, руки сильные, на ногах твёрдо стоит. И хозяйка она хорошая, этого у неё не отнимешь.

А вот Нелюба совсем невзрачная, чахнет над своим рукоделием с утра до ночи, не гуляет и почти не ест, а оттого и выглядит соответственно: тощая, цвет лица синевой отливает. Да ещё к тому же капризна – что для дурнушки непростительный порок.

И с такими вот родственницами приходилось мириться. А батюшка притом в вопросе очерёдности на замужество твёрдо стоял на своём: говорил, порядок не должен быть ни в коем случае нарушен, что младшие никогда не получат его благословения на замужество поперёк старших.

Единственное, что радовало Немилу – это его твёрдое обещание, что уже весной Злоба наконец выйдет замуж, скорее всего, за сына кузнеца, к которому батюшка очень уж благосклонен.

Но обида на батюшку копилась ещё по другому поводу – на то, что отец никогда не брал дочерей с собой в Лыбедь-град, вечно отговаривался и кормил обещаниями: «Эх, что-то не получается в этот раз, ну ничего, потерпите до следующего раза, тогда уж точно вместе поедем». И так – постоянно, хотя, если подумать, в чём проблема? Они трое уже почти взрослые, а до града – рукой подать, особенно если напрямую через лес двинуться – не тот, что дремучий, а обыкновенный светлый лесок с сухими вытоптанными тропами. Батюшка, правда, через лес редко ездил, говорил, что лошадям там неспокойно, да и самому ему больше по душе были широкие просторы. А ей самой очень даже нравилось в лесу, особенно по весне, когда листочки-цветочки уже успели распуститься, но трава и кусты ещё не заплели землю настолько, что не видишь, куда ступаешь.

Эх, нескоро наступит чудесная пора, а пока в лесу делать нечего. Впрочем, и у реки гулять Немиле уже наскучило. Вернуться бы домой, отогреть на печи бедные ноженьки замёрзшие, так кто ж даст? А батюшка к тому же эту противную соседку, дородную и громкую Смеяну, попросил за сёстрами приглядывать, а это значит, что ей одной аж перед тремя противниками придётся отстаивать своё право ничего не делать. И она, конечно же, опять проиграет.

Немила ещё раз глянула на своё изображение – ну, красота ж неписаная, не абы кому предназначенная! – затем поправила пуховый платочек на голове, домой засобиралась, когда вдруг заметила на фоне пыльно-коричневой земли яркое пятнышко, от которого, как от маленького солнышка, отходили в стороны красно-оранжевые лучи. Поначалу она не поверила своим глазам, но цветок разве с чем-нибудь перепутаешь? Не был он похож ни на клочок лисьей шерсти, ни на капли свежей крови – солнышко и есть солнышко, с правильной формы лепестками, едва проглядывавшейся жёлтой серединкой, и зелёным тоненьким стебельком, от которого в стороны отходили два сочных на вид листочка.

Может, цветок вырос слишком поздно, едва успел распуститься, как ударили первые морозы? А от морозов застыли лепесточки, закоченел стебелёк, и краски летние яркие не успели из них повыйти.

Но присела Немила, коснулась головки цветка пушистой, и ощутила под пальцами не твёрдое и холодное, а мягкое и тёплое. Отдёрнула она руку – а цветочек-то взял и у самого основания переломился, от одного лишь прикосновения!

С немым укором он лежал на ледяной земле, такой беспомощный и одинокий, да тут ещё некстати задул ветер, который начал тормошить и попинывать лежачего, прямо как сёстры по утрам безжалостно измывались над Немилой, заставляя её встать. Стыдно ей стало. Это ж надо, своими руками угробила кусочек уникальной застывшей красоты, который, может быть, стоял бы себе тут всю зиму, а теперь валялся, сломанный, с немым укором повесив свою огненную головку.

На этом бы и всё – оставить того, над кем и так уже достаточно успела надругаться, – но разве ж это по-человечески, вот так бросить поверженного? Подняла Немила цветочек, зажала его между двумя пальцами и поближе к глазам поднесла, не переставая дивиться тому, что на вид тот выглядел таким полным жизни и свежим, словно стылая илистая грязь, в которой и летом-то росли одни камыши, все силы потратила на то, чтобы взрастить одно-единственное настоящее чудо.

– Я тебя домой возьму и в воду поставлю, – шепнула Немила, обращаясь к цветку. – Будешь в тепле стоять да меня долго радовать, слышишь? И о лете напоминать…

Поднялась она с колен, расстегнула на себе полушубок, сунула за пазуху руку с зажатым цветком и скорее домой заспешила.

Грусть её развеялась, сменившись чистой радостью, а встречу с цветком Немила теперь как везение рассматривала. Может, ей была послана эта радость свыше, тем, кто знал, как она в последнее время страдала из-за отсутствия батюшки и нападок сестёр? Эта мысль понравилась ей, и Немила решила, что никому она не покажет свой цветок, не позволит ни единым взглядом опорочить свой прекрасный дар.