К дому вела привычная дорога: через мост, дальше по тропинке через поле, в крошечный подлесок, оттуда на невысокий холм – чтобы немного удлинить себе путь – и вниз, в деревню. Всю дорогу в голове её крутилась одна мысль: только бы из людей никого не встретить, взглядов и вопросов любопытных избежать, цветочек утаить. Зимой развлечений народу мало, и, если понесётся молва по деревне, обязательно попрутся все по очереди на чудо смотреть, а то и всем скопом явятся, отбоя от них не будет.

Вот показались ближайшие дворы, большой колодец, залаяли собаки. Немила ускорила шаг, почти побежала, а на оклик соседки, прозвучавший из-за забора, отговорилась, что замёрзла, и мигом шмыгнула за дверь, оставляя без ответа возмущённую реплику: «Так не гулять надоть, а делом заниматься! Кто делом занят, тот никогда не мёрзнет!»

Терпеть не могла Немила эту розовощёкую, похожую на свинку Смеяну, и детей её невоспитанных тоже. В отсутствие батюшки так и норовила та к ним в дом залезть, якобы с проверками ходила, на самом деле возле Злобиной кухни тёрлась, якобы рецепты выведывала, а сама стряпни напробоваться не могла: то со своим младшим дитёнком-поросёнком пяти лет от роду в кашу немытые пальцы засунет, то к киселю овсяному стои́т принюхивается, то от хлеба свежевыпеченного оторваться не может. И всё приговаривает: «Ах, какие же вы везучие, вчетвером в таких хоромах живёте, подумать только, у каждой отдельная комната! Дед ваш покойный расстарался, всю жизнь на этот дом положил, и надо ж – помер через неделю после того, как последнюю ставень на окно повесил. Столько сил истратил, считай – впустую! Сам-то в доме и не переночевал ни разочка. Я вот думаю иногда, что, если нам с муженьком халупу свою расширить, а потом как прикину, сколько сил придётся на этакий домину тратить, и кумекаю про себя: да ну его! У нас на шестерых целых две комнаты, живём себе и в ус не дуем».

Пробежала Немила через сени в горницу, оттуда, прислушиваясь к каждому шороху и стараясь ступать по ступенькам как можно тише, на второй этаж, и – в свою светлицу. Лишь плотно закрыв входную дверь, она наконец смогла скинуть с себя полушубок и посмотреть, что сталось с цветком.

– Красный мой, прекрасный, если бы не я, то замёрз бы, бедненький, – с нежностью приговаривала она, с удовольствием прислушиваясь к собственному мелодичному голосу. В помещении цветок стал будто бы ещё краше – стебелёк что выправка царских вестников, головка гордая, лепестки во все стороны топорщатся.

Ёмкости, куда поставить цветок, равно как и воды, в комнате не было. Немила на цыпочках спустилась вниз, осторожно выглянула из-за печи и уткнулась взглядом в толстый Злобин зад. Старшая сестра была практически единоличной хозяйкой кухни, у неё было полно́ собственных придумок и секретов, как сделать еду ароматнее и вкуснее. Немила в дела Злобы не вникала, потому как ей это было не особо интересно, а на наставления старшей сестры, навроде: «И кто тебя, такую неумеху, в жёны-то возьмёт?» презрительно фыркала.

Её-то, и чтобы не взяли?!

А Злоба ещё с ехидцей добавляла: «Я скоро в мужний дом съеду, и тогда будешь плакать над своей горелой кашей горькими слезами».

«Скатертью дорожка», – с ехидцей думала Немила. Жених у Злобы был здоровенный, как боров, глуповатый и склонный к обжорству, зато работящий – на поле обыкновенно так махал косой, что в одиночку двойную норму выполнял. В общем, он составлял старшей сестрице идеальную пару. Немиле же нравились совсем другие парни, менее грубые, умные, не лезущие за словом в карман, так что она совсем не завидовала и снисходительно желала Злобе семейного счастья, тем более что замужество Злобы приближало её собственное. Ещё бы выпихнуть из родительского дома Нелюбу, эту паршивую овцу в семействе, да только ж ту чахоточную с места не сдвинешь. Денно и нощно та не выходит из комнаты, а только ткёт, и прядёт, и вышивает… Вся изба уже завалена ковриками, скатертями, салфеточками, а вот женихов до сих пор как не было, так и нет, и её саму такое положение как будто бы устраивает.

Тихонько, стараясь не привлекать к себе внимания, Немила прошла к полкам с деревянной посудой. «Эта подойдёт», – подумала она и потянулась к расписной красно-жёлтой миске, стоявшей на самом верху. Не могла она позволить, чтобы цветочек в абы какой непритязательной чеплашке стоял, откуда каждый день похлёбку хлебают.

Брякнула соседняя посуда – напевавшая что-то себе под нос Злоба прытко развернулась на месте и упёрла руки в бока.

– Мы тебя обыскались, – обвиняющим тоном начала она, грозя в сторону Немилы пальцем. – Скотину-то ты накормила, напоила, а в хлеву кто убирать будет?

Лицо Немилы перекосило от недовольства и обиды, но сегодня она не желала спорить и лишь буркнула:

– Дай хоть водички попить, – и, обогнув широкую фигуру сестры, направилась к стоящему на полу глиняному кувшину.

Злоба же, едва оправившись от удивления, в спину ей прикрикнула:

– Миску праздничную на место поставь, не то ещё разобьёшь, недотёпа! Канопку возьми и попей, как это делают нормальные люди!

Сжала Немила зубы от досады, с гордо поднятой головой обратно мимо Злобы прошагала, поставила миску расписную на место, подавив в себе желание как следует грохнуть её о полку: слишком хорошо знала, какими это грозит последствиями. Затем она взяла со стола простую коричневую канопку из глины и под бдительным взглядом сестры зачерпнула из кувшина прозрачной воды, которая от жара печи уже успела прогреться до температуры чуть выше комнатной.

Собралась Немила юркнуть на лестницу, но не тут-то было. Встала Злоба в проходе, ноги широко расставила, в руках полотенце скрутила.

– А куда это ты собралась?

– Так у меня полушубок наверху остался, – мирным тоном ответила Немила, а сама к задней двери стала пятиться.

Злоба угрюмой горой вперёд двинулась, но Немила была проворнее. Она резко развернулась, не расплескав при этом ни капли, в пару шагов оказалась у задней двери, оттуда по лестнице вниз и через ворота скотного двора выскочила на улицу.

– Что же вы без меня будете делать, бедовые? Грязью зарастёте, но раньше голодной смертью погибнете, не сумев даже хлеба испечь! – прокричала ей вдогонку Злоба, однако гнаться не стала.

Немила обогнула избу и снова вошла через сени, нарочито избегая любопытного взгляда Смеяны. Снова она поднялась на второй этаж, протопала мимо Нелюбиной комнаты и хлопнула дверью в свою.

Цветок лежал там, где она его и оставила, возле набитой травами подушки, прикрытый от посторонних глаз краем пухового головного платка. Немила села на постель, одёрнула платок и склонилась над своим маленьким чудом. Сперва ей показалось, что красные лепестки потухли и обвисли – от расстройства даже горло перехватило. Но стоило взять цветок в руки, как дышать снова стало легче – нет, прежние цвета и свежесть никуда не делись. Наверное, просто показалось.

– Смотри, что я тебе принесла. Попьёшь и станешь ещё лучше, – проворковала Немила.

Едва она успела поставить цветок в канопку и спрятать тот в неприметном углу возле спального места, как дверь комнаты распахнулась, и на пороге возникла Нелюба.