Не знаю, как насчет духовного, но никакого телесного блаженства от занятий триалом уж точно ждать не следует. Я это в полной мере поняла, прокатившись в компании друга детства по ухабистой обочине обледенелого горного серпантина.

С риском для своей и моей жизни обходя километровую пробку по краю пропасти, сорвиголова Мухачев радостно хохотал, обзывал меня трусливой маменькиной дочкой и для пущего моего «удовольствия» пускал крупные камни под колесо. Крепко зажмурившись и так же крепко стиснув челюсти, я летала по салону «газика» от стенки к стенке, как контуженная муха, получала синяки и мысленно проклинала Тяпу, Нюню и саму себя за фантазию – во-первых, и за болтливость – во-вторых. Кто меня тянул за язык? Зачем вообще надо было упоминать о приятеле – чемпионе гонок по бездорожью?

– Татьяна, если вы с этим отважным юношей вызволите из снежной ловушки наших японских гостей, я ответственно обещаю тебе все возможные бонусы! – заявила Татьяна Петровна, и я, как дурочка, тут же позвонила Ларику.

Он, разумеется, с радостью ухватился за возможность эх-прокатиться по заснеженным горным перевалам, бросил все дела и примчался за мной на своем стальном коне прямо к зданию администрации. Усаживаясь в битый жизнью военно-полевой «газон» под брезгливыми взглядами охранников и сочувственными взорами коллег по работе (Танечка, добрая душа, даже всплакнула и прощально помахала мне из окошка беленьким платочком), я остро ощущала несоответствие автомобиля общей картине и чувствовала себя крайне неловко. Однако эта неловкость не шла ни в какое сравнение с теми незабываемыми по остроте ощущениями, которые я пережила в дороге.

– Не боись, Танек, прорвемся! – подбадривал Ларик, в объезд бесконечной фуры проносясь на двух правых колесах по осыпающемуся ледяному карнизу.

– Не дрейфь, малявка! – орал он, когда мы в обход застопорившегося каравана пробились на снежную целину и увязли в глубоком сугробе.

С учетом того, что я в тот момент как Геркулес толкала машину, называть меня малявкой было по меньшей мере неучтиво.

– Не кисни, детка! – весело скалился любитель опасных приключений, когда я, мокрая и злая, сквозь стук и скрежет зубовный откровенно материла оптом себя, Ларика, коллег, японцев и ученых, бессовестно врущих о глобальном потеплении.

На землю, явно переживающую начало нового ледникового периода, пала ночь. Затейливо петляющая дорога, покрытая девственно чистым снегом, окончательно слилась с белыми горами. Мой бедовый приятель рулил по отфонарному принципу «наобум Лазаря», и я в преддверии райских врат уже начала каяться перед всевышним во всех своих прегрешениях, когда Ларик неожиданно прервал это душеспасительное занятие деловитым вопросом:

– Это не наш автобус?

Я спешно разлепила молитвенно склеенные ладошки, приставила одну из них козырьком ко лбу и напряженно всмотрелась в сумрачную даль. Добрый Ларик в помощь впередсмотрящему врубил дальний свет, и мне удалось разглядеть квадратную красную морду «Икаруса». Снизу он до середины колес утонул в сугробе, сверху его до самых окон замело снегом. В результате автобус здорово напоминал слоеный пирог с чрезмерно большим количеством взбитых сливок, но приступа аппетита эта картина у меня не вызвала. Окна «Икаруса» были темными, и я испугалась, что мы с Лариком прибыли на вечер экстремальной русско-японской встречи слишком поздно.

– Вываливайся, а я развернусь, – велел Ларик.

Я послушно вылезла из машины и, пока «газик» с ревом маневрировал на дороге, становясь к «Икарусу» задом, а к далекому городу передом, я подбежала к автобусу и нетерпеливо постучала ладошкой по холодному боку автобуса. Как живые, виделись мне мертвые японцы, трагически полегшие заодно с ними русские ребята Семен и водитель Славик, а также гибридный русско-японский парень Гавриил Тверской-Хацумото.

«Пу-ф-ф!» – отъезжая в сторону, устало выдохнула дверь.

– Есть кто живой?! – срывающимся от волнения голосом крикнула я и полезла вверх по ступенькам.

В салоне было душно, дымно и темно, и я не сразу поняла, кто это валится на меня подрубленной сосенкой со скрипучим стоном:

– Й-эх! А вот и голубь прилетел!

К моему белому болоньевому плечу прижалась взлохмаченная голова, талию стиснули крепкие мужские руки. Я поняла, что поспешила похоронить пассажиров «Икаруса». Кто как, а Сема Кочерыжкин уж точно был жив и полон сил и желаний.

– Ты что, Сэм? Какая я тебе голубка? – спросила я, ловко уходя из захвата.

– Белая! Белая голубка, несущая в своем клювике благую весть всему нашему маленькому филиалу Ноева ковчега! – растроганно всхлипнул он, опасно кренясь в надежде воссоединить свою небритую щеку с моим скользким плечом.

Попытка не удалась, Сэм шумно рухнул в проход и уже оттуда глухо, но с чувством воззвал:

– Даешь спасение каждой твари по паре!

Быстро оглядев поверх распростертого тела коллеги салон автобуса, я поняла, что парные твари упомянуты им не зря. Во-первых, пассажиры действительно сгруппировались по два и жались друг к другу, как озябшие котята, хотя свободных мест в автобусе хватало на всех с лихвой. Во-вторых, дальнего конца салона я не видела, он терялся в кромешной мгле, но в ближайших ко мне креслах сидели типы, облик которых был весьма далек от человеческого. Пьяный в дым японист Гавриил Тверской-Хацумото демонстрировал редкий случай коматоза с открытыми глазами, коими он еще и вращал с пугающей медлительностью и полным отсутствием синхронизации. Рядом с ним обезножившим Илюшей Муромцем застыл незнакомый мне молодой человек ярко выраженного среднерусского типажа – голубоглазый блондин с аккуратной рыжеватой бородкой и такими же усами. Окрас кожных покровов русского богатыря удивительно гармонировал с цветом его глаз, так как молодой человек крепко стиснул в кулаке мобильник, излучающий призрачный свет, и тупо смотрелся в голубой экранчик, как в зеркальце. Если не считать приобретенной в результате страшной синевы, физиономия его была вполне симпатичной, и на ней прочно установилось выражение безмятежного спокойствия. Мое неожиданное появление никакого впечатление на медитирующего бородача не произвело.

Зато при виде меня сильно оживились наши японские друзья. Они вразнобой заголосили на родном наречье (в бурном речевом потоке я относительно уверенно распознала только победный клич «Банзай!»), повыпрыгивали из кресел и ринулись вперед. Я малость оробела, вообразив, что все они по примеру Сэма бегут со мной обниматься, но мелкорослые японцы один за другим шустро прошмыгнули к выходу из автобуса. Высокая скорость перемещения и ловкость, с которой они лавировали в обход меня и павшего Сэма, говорили о том, что потомки самураев, в отличие от русских богатырей, абсолютно трезвы. Значит, наши парни в полном соответствии с национальной традицией соображали на троих.

Я с тяжким подозрением посмотрела на синелицего Муромца, заглянула в пустую кабинку водителя и сокрушенно вздохнула. Судя по всему, собутыльником Сэма и Гаврилы стал водитель «Икаруса». Это обстоятельство сводило и без того малые шансы вызволить автобус из снежного плена к абсолютному нулю. Зато теперь я знала, что бородача зовут Славиком.