С рассветом все было кончено. Победители рассыпались по домам, грабя, насилуя и убивая мирных жителей. Ивану воротило душу от резни и грабежа, он завернул дружину и двинулся к крепостным воротам, намереваясь вернуться в расположенный в лесочке лагерь. Неожиданно вихрем подскочил Владимирко, крикнул в запальчивости:

— Куда направился? Не все кончено! Резать всех к чертовой матери! Не щадить ни одну живую душу! Я им отомщу по полной за унижение своего отца!

— Там остались старики, женщины и дети. Я с беззащитными не воюю, — ответил Иван.

— Ах, вон как? — Владимирко на миг вроде бы пришел в себя, нервно дернул за поводок уздечки, и конь его крутанулся на месте. Он, видно, хотел сказать что-то резкое своему племяннику, но потом раздумал, бросил: — Ну, как знаешь! — и ускакал в предрассветную темноту улочки.

В полдень князь выстроил войско на площади. Перед рядами воинов были навалены груды награбленного имущества. На белом коне гарцевал Владимирко, поздравлял с захватом города.

— Неоценимую помощь нам оказал венгерский военачальник Стефан, — крикнул он и указал на одиноко стоящую фигуру возле добытого добра. — Я щедрый князь, всегда за оказанную услугу плачу не скупясь, дабы и другие люди, которые захотят мне посодействовать, не колебались в своем решении. Вот, Стефан, тебе телега, вот конь, а здесь богатства, нами добытые в бою. Набирай в телегу что понравится!

Все тихо ахнули, кто в восхищении от щедрости князя, а кто просто пожалел награбленного добра: ведь им меньше достанется!

Стефан засуетился, стал кидать в телегу, что попадется под руку: и одежду, и обувь, и драгоценности. Наконец, набросав с верхом, повернулся к князю, поклонился и произнес:

— Спасибо, князь. Премного благодарен.

— Но это еще не все, — продолжал Владимирко, и конь под ним заходил на месте. — Ответь мне на один вопрос: ты клятву верности давал польскому королю или он тебя так принял?

— Я целовал крест польскому королю.

— И ты нарушил свою клятву?

— Нарушил, князь, чтобы тебе помочь.

— Так значит, ты — клятвопреступник и должен получить наказание за это! — громовым голосом выкрикнул Владимирко. Венгр от страха съежился, а на площади стало так тихо, что слышно чириканье воробьев. — Позвать сюда палачей!

Вышли трое здоровенных мужчин. Двое из них схватили Стефана за руки, а третий ловким движением ножом вынул у Стефана оба глаза. Венгр закричал диким голосом от боли, по лицу его обильно текла кровь, падала на расшитый разноцветным рисунком камзол, капала на землю.

— А теперь вырвать ему язык, чтобы он не мог сболтнуть то, что ему доверят будущие хозяева!

Палач в точности исполнил приказание князя.

После этого венгр обвис на руках палачей и стих, как видно, потерял сознание. Но его тотчас привели в чувство, вылив на голову ведро воды. Захлебываясь кровью, он молча, бессмысленно стоял, как видно, перестав что-либо соображать.

— Напоследок приказываю оскопить клятвопреступника, чтобы у вероломного чудовища не родилось чудовище еще более пагубное!

Сняли штаны и отрезали то, что было велено, а потом обмякшее тело унесли за угол костела и бросили на землю.

После этого произошел дележ богатства, были принесены еда и питье, и начался пир победителей. Все хвалили своего князя, пили за его здоровье, а у Ивана отчего-то сжималось сердце от воспоминаний о том, какой резне подверглась Вислица и как бессердечно и коварно расправился князь с венгром Стефаном… Конечно, он впервые участвовал в походе, ничего не знал о правилах и порядках, поэтому такое сильное впечатление произвели на него действия и приказы Владимирко; вот пройдет время, привыкнет он к жестокостям, творящимся на войне, и не станет обращать особого внимания на них… И тут он вспомнил про княжну Анну и невольно подумал, с каким безжалостным человеком она живет. Она что, привыкла к его лютости, кровожадности или при ней он бывает совсем другим, кротким и послушным?..

По возвращении в Галич Владимирко устроил богатый пир. Приглашены были на него знатные люди княжества — князья и бояре, старшие дружинники и купцы. Столы ломились от всевозможной закуски, слуги не успевали подавать вина, пиво и квас.

— Пьем за нашу победу! — провозглашал Владимирко, высоко поднимая свою чару. — Пусть мой отец спит спокойно. Он за свои обиды отомщен в полной мере. Пусть окружают его на том свете ангелы и херувимы!

Гости шумно поддержали князя, выпив до дна свои чары.

— Пусть здравствует наш князь Владимирко! — зычно произнес боярин Удача Прокшинич, седовласый старик, известный в прошлом рубака и знатный полководец. — Нет сильнее в Червонной Руси владыки, чем он. Он основы Польского государства сотрясает! Пусть у него в жизни будет путь прямой и ровный, и ведет он его не куда-нибудь, а в сам Киев, на великокняжеский престол!

Снова все одобрительно зашумели, но Владимирко, явно польщенный похвалой, стал для вида отнекиваться, хотя чувствовалось, что слова боярина ему пришлись по душе:

— Нет, братья, до Киева мне далеко. По старшинству не вышел. Или забыли про лествицу?

На Руси власть не передавалась от отца к сыну, как это было принято в большинстве стран, а наследовалась родом Рюриковичей по старшинству. Самый старший в роду владел страной и находился в Киеве. Это великий князь киевский. Рядом с ним находились князья с сильными и богатыми княжествами. Средние по возрасту князья владели средними по значению княжествами, а младшим доставались окраинные, захудалые владения. Но, подрастая, младшие переходили в средние княжества, а из средних — в более значимые земли, поближе к Киеву, а повезет — и становились великими князьями. Правда, в последние годы этот порядок начинал нарушаться, власть великокняжескую брали силой и хитростью, а Киев стал разменной монетой в руках могучих и изворотливых правителей.

— Что там лествица, — тотчас возразил боярин Избигнев Ивачевич, сорокалетний красавец, пройдоха и гуляка, но храбрый воин. — Вон князь суздальский Юрий Долгорукий уже Переяславль захватил, так и метит на киевский престол. А какие у него права? Перед ним еще двое братьев в очереди, а он с этим не думает считаться. Потому как у него — сила! А разве у тебя, князь, не такая сила, как у Долгорукого?

— Может, и такая, да спесивость не та, — скромно ответил Владимирко. — Пусть они там воюют, а я здесь буду хозяином, мне и здесь хорошо. Может, когда попросят, так я подумаю…

— Вот золотые слова молвил князь! — вскочил со своего места Избигнев Ивачевич. — Пусть они там друг другу глотки перервут, в битвах и сражениях обессилят, а мы тут как тут, нате вам, прибыли! И все будет наше!

Владимирко засмеялся, сокрушенно качая головой, за ним дружно заржали и гости, прекрасно поняв, что боярин угодил в точку, высказав затаенные мысли князя.

— А пока я здесь хозяин, — продолжал Владимирко, когда в трапезной стихло, — хочу судить-рядить по-своему, как моей душе угодно. А угодно мне щедро наградить моего племянника Ивана Ростиславича.