— Передоверил им галичский князь Владимирко свою власть при сборе княжеских доходов, не проверял, как они исполняют его поручения. Не хотел следить или некогда ему было, того мы не знаем. Но вот что мы точно ведаем, так напридумали эти хитрые и изворотливые люди всевозможные поводы для штрафов, обложили различными поборами и крестьян и даже нас, бояр. Рыскают они по нашей земле безо всякого надзора и творят беззакония. Знает галичский князь, сколько они должны привезти оброка и дани, а сколько взяли в свою пользу, сколько сел и деревень разорили или довели до голодной смерти — ему не ведомо. Так что просим мы тебя, князь, взять в свои руки этих ненасытных людей и установить над ними строгий надзор, дабы не смели они забижать жителей Звенигородского княжества.

Бояре после этих слов снова зашумели, стараясь высказать свои обиды и внося предложения. Иван слушал, и сердце его обливалось кровью: сколько, оказывается, на земле несправедливостей, сколько люди от имени княжеской власти приносят горя и унижений! Вот чем он должен заняться в первую очередь, вот где он должен навести порядок, тогда все поймут, какой он честный и справедливый князь и как твердо стоит на защите интересов как бояр, так и простых людей.

И он взялся за это непростое дело. Сначала проверил мытников и вирников, которые служили в городе. Походил по рынку, побеседовал с торговцами. Рынок в Звенигороде был небольшим, не то что в Галиче или даже Перемышле. Но и здесь было несколько торговых рядов. Больше всех, конечно, продавалось русских товаров: пушнина, мед, воск, льняные ткани, оружие, военное снаряжение, гончарные изделия, поделки кузнецов, различные изделия из драгоценных металлов и камней, продукты питания, игрушки. Торговали и иностранные купцы: византийцы тонкими тканями и шелками, драгоценностями и винами, арабы благовониями и оружием, из Европы предлагали оружие и различные изделия мастеров. Всеми делами на рынке распоряжался мытник, он оформлял в письменном виде договоры на продажу дорогих вещей, за что брал мзду. Выяснилось, что мзду он брал и за место торговое, и за то, что выживал неугодных соперников, и еще за разные дела, которые возникали в ходе торговли. Об этом Ивану рассказали и торговцы. Недолго думая, Иван выгнал прежнего мытника и посадил на его место нового человека, предложенного боярами.

Затем он взялся за проверку деятельности вирников, собиравших штрафы. Штрафами население княжества облагалось многими: за убийство человека полагалась вира; если убийцей был общинник, то община обязана была платить свою долю — дикую или повальную виру, а сам убийца тратился на «головничество» — штраф, который шел князю. Кроме того были виры за побои и оскорбления, они назывались «продажей», за истребление имущества и кражу, их именовали «уроками». Здесь вирник часто договаривался с преступниками и потерпевшей стороной, многие преступления скрывал, беря за это мзду. Нечисты были на руку и судьи, хотя их было труднее поймать за руку…

Потом появились сложные вопросы и к самим боярам, которые утаивали свой доход и не полностью платили в казну князя. Возникали новые поселения, которые уклонялись от уплаты дани, в ходе набегов половцев и по другим причинам разорялись и исчезали деревни, там тоже надо было все учесть и записать, и всюду нужен был княжеский глаз… Иван метался из одного конца княжества в другой, всюду наводя порядок, наказывая виновных, поддерживая несправедливо и незаслуженно наказанных. И вскоре по Звенигородскому княжеству пошли разговоры о том, что князь у них правит честно и справедливо, что можно найти у него правду; это передавалось из уст в уста, от одного человека к другому, об этом говорили и знатные, и простолюдины. И сам Иван чувствовал, как все более радостно и благожелательно встречало его население княжества, и радовался доброму отношению к себе.

Иван не отвлекался на второстепенные дела и не уезжал за пределы своего княжества. Только однажды побывал в Перемышле: после долгой болезни умер его отец, Ростислав Володаревич. С тяжелым чувством он покидал свой родной город, еще не ведая о том, что никогда не вернется в него.

Суздальский князь Юрий Долгорукий возвращался в свои земли из Киева. По пути остановился он в селении Кучково. Принадлежало оно одному из старейшин славянского племени вятичей Кучке. Селение располагалось на высоком холме, при слиянии рек Москвы и Неглинной, и было огорожено частоколом; от ворот неширокая дорожка спускалась к пристани на Москве-реке, с причалом, сооруженным из бревен, к нему были привязаны лодки и пара небольших суденышек. А вокруг, до самого края земли, раскинулись безбрежные леса, густые, непроходимые, дремучие.

Не хотелось Юрию посещать Кучково, уж очень не понравился ему молодой хозяин Степан. Жил он с двумя малолетними сыновьями один, жена умерла после родов. Бывают же такие люди! Кажется, нет в нем особых заслуг, не блещет умом, а вот гордости, а вот самомнения хоть отбавляй! Кажется, ни слова тебе плохого не скажет, не унизит, но смотрит на тебя свысока требовательным взглядом, будто ты ему что-то должен, и расстаешься с ним с каким-то гнетущим чувством то ли неловкости, то ли неизвестно какой вины. Таким был Степан Кучка, поэтому и старался избегать его Юрий. Но что делать, по пути из Киева в Суздаль ни объехать, ни обойти селение Кучково, стоит оно на большой дороге и вынуждает каждого путника проехать через него или остановиться в нем.

Грохоча колесами по бревнам, переехали деревянный мост через реку Москву и стали подниматься на холм. Из ворот выскочили слуги, приняли коней, понесли поклажу. Навстречу вышел Степан Кучка. Напряженное лицо, цепкий взгляд синих глаз, суховатая ладонь с крепким пожатием. Он улыбался Юрию, кривя тонкие сухие губы узенького рта, и говорил звонким голосом:

— Милости просим, князь, в наш терем. Располагайся в нем, чувствуй себя как дома, а уж мы расстараемся, угождая тебе.

В селении насчитывалось до полутора десятков различных построек. Рядом с двухэтажным теремом боярина стояли домики с двухскатными крышами и маленькими окнами; примыкали к ним сараи для скота; рядом с частоколом виднелась длинная конюшня, как видно, принадлежавшая самому хозяину. Пространство между постройками было уложено жердями, концами вставленными в пазы бревен. Посредине селения стояла небольшая деревянная церквушка.

Юрий по наружной лестнице — с крышей и резными столбами — поднялся на второй ярус, вошел в просторную горницу. В ней стояли стол, два стула, возле стены располагалась деревянная кровать, на стене драгоценный ковер восточной работы.

— Отдыхай, князь. Я распоряжусь баньку истопить, попаришься с дороги, а вечером пир небольшой устроим в твою честь. Нечасто случаются такие важные события в нашем глухом краю, народ соберется с превеликой охотой!

— А что отец, в отъезде? — спросил Юрий, снимая с себя верхнюю одежду и сапоги и с наслаждением растягиваясь на кровати.

— Отец зимой погиб в лесу, медведь задрал. Охотники открыли логово, вот ему захотелось взять косолапого. Азартным охотником был покойный! Но не повезло ему на этот раз, рогатина сломалась, такой зверь огромный попался…

— Царство ему небесное, — перекрестился Юрий, вспоминая всегда деятельного и подвижного боярина. Он ходил как-то вприпрыжку, словно боялся куда-то опоздать, одет всегда с иголочки, будто собирался на свидание.