В некоторых кругах светского влиятельного общества вызревали традиционные варианты дворцового переворота. Так, французский посол в России Морис Палеолог (1859–1944) в дневниковой записи от 13 августа 1915 г. подробно излагал (со слов бывшего гвардейского офицера) один из вариантов такого плана. Суть его состояла в том, чтобы Николая II оставить на троне как своего рода декорацию, а царицу Александру Федоровну и ее сестру московскую игуменью Елизавету Федоровну сослать в монастырь на Урал; «распутинскую клику» запрятать еще дальше, «в глубь Сибири».

Строились и более радикальные планы даже после убийства Григория Распутина. Например, 5 января 1917 г. на банкете у миллионера Богданова фабрикант Путилов прямо предложил, обращаясь к князю Гавриилу Романову, собрать нечто вроде Земского собора (всю царскую фамилию, лидеров партийных фракций в Государственной думе, представителей дворян, командующих армиями и т. д.), «торжественно объявить императора слабоумным, непригодным для лежащей на нем задачи, неспособным дальше царствовать и объявить царем наследника под регентством одного из великих князей».

Все эти разговоры стали известны «охранке», царю и его приближенным. Конечно, император Николай II хорошо осознавал, что значит угроза дворцового переворота. Вот свидетельство одного из очевидцев той обстановки, который позднее говорил о Государе: «Казалось, будто он предчувствовал великую катастрофу. Он был подобен человеку, который неудержимо и решившись на все идет навстречу таящейся опасности».

Однако еще большую угрозу не только для династии Романовых, но и для всех устоев Российской империи представляло постепенно возрастающее недовольство простого народа все ухудшающимся материальным положением. Эту ситуацию в своих интересах пытались использовать многие оппозиционные политические партии.

В памяти Николая II еще свежи были уроки грозного 1905 г., когда наказ его отца Александра III о сохранении в неприкосновенности самодержавия был нарушен. И в те дни было много противоречивых советов, как спасти «больную» Россию, – от рецепта дяди царя, великого князя Владимира Александровича: «Лучшее лекарство от народных бедствий – это повесить сотню бунтовщиков» – до уступок оппозиции и провозглашения конституции. Тогда пришлось пойти на компромисс и, таким образом, спасти положение, но в душе Николая II все протестовало, когда решения навязывались помимо его воли. Недаром граф С. Ю. Витте, отмечая особенности характера императора, сердито говорил писателю А. С. Суворину: «Он не самоволец, а своеволец». Граф Витте недолюбливал императора, который нашел ему достойную замену в лице П. А. Столыпина. Это было известно всем. В те времена ходил анекдот, который имел распространение в октябре 1904 г. и злыми языками приписывался опальному главе правительства: «Почему вдруг понадобилась конституция, ограничивающая монархию? Ведь уже десять лет мы имеем “ограниченного царя”!». Парадокс, но сам граф С. Ю. Витте в своих мемуарах перед всеми признавал: «Император Александр III был, несомненно, обыкновенного ума и совершенно обыкновенных способностей, и в этом отношении император Николай II стоит гораздо выше своего отца как по уму и способностям, так и по образованию».

Трудности на фронтах Первой мировой войны не только ухудшили экономическое, но и обострили политическое положение в стране. Требуя реформ, активизировалась оппозиция в лице либеральной буржуазии и общественности. Представители крупного капитала и финансовых кругов все настойчивее требовали политических уступок от самодержавия. «Нельзя же в самом деле требовать от страны бесконечных жертв и в то же время ни на грош с ней не считаться, – утверждал один из членов Прогрессивного блока В. В. Шульгин. – Можно не считаться, когда побеждаешь: победителей не судят. Но побежденных судят… За поражения надо платить. Чем? Той валютой, которая принимается в уплату. Надо расплачиваться уступкой власти… хотя бы кажущейся, хотя бы временной».

В ответ на создание «Прогрессивного блока» по повелению императора сессия Государственной думы была распущена досрочно, т. е. 3 сентября 1915 г. Однако превентивная мера не имела успеха. Этот воинствующий «общественный рупор» продолжал действовать, хотя в то время в отличие от Российской империи во многих воюющих странах Западной Европы подобные органы были закрыты или ограничены до окончания войны. Спустя всего год в стенах Думы уже раздались официально на всю страну слова кадета П. Н. Милюкова «глупость или измена» – о роли Распутина и «безответственных влияниях» императрицы Александры Федоровны. Недаром речи в Государственной думе, прозвучавшие 1 ноября 1916 года и «подпольно» в многочисленных произвольных списках распространявшиеся по всей России, позднее многие называли «штурмовым сигналом революции». Проявляются тревожные симптомы надвигавшихся революционных событий, которые были особенно нежелательны и опасны в условиях военного времени и ведения вооруженной борьбы против внешнего врага. Однако деятели оппозиции хорошо помнили, что только благодаря лихолетью Русско-японской войны и революционному движению удалось вырвать часть уступок от правящего режима в свою пользу. Все больше и больше углубляется пропасть между политическими лагерями, между оппозицией и сторонниками самодержавия.

Непримиримую и открытую позицию в этой борьбе заняла супруга Николая II императрица Александра Федоровна. В своих многих письмах (на английском языке) в Ставку (Могилев) она советует, настаивает и требует от мужа решительности и несгибаемости воли. Она платит гневом и презрением тем, кто хоть в какой-то мере пытается покушаться на трон и самодержавие. «Гучков очень болен, – с внутренним ликованием сообщает она мужу 4 января 1916 г., – хотела бы, чтобы он переселился на тот свет». Тон ее писем в сентябре – декабре 1916 г. становится еще более категоричным: «Я бы сослала Львова в Сибирь… отняла бы чин у Самарина… Милюкова, Гучкова и Поливанова тоже в Сибирь…»; «Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом – сокруши их всех»; «Как бы я хотела, чтобы Родзянко повесили, – ужасный человек и такой нахал». Даже когда революция уже дышала в лицо, 24 февраля 1917 г. Александра Федоровна продолжала настаивать в своих письмах на жестких мерах: «Я надеюсь, что Кедринского (правильно: А. Ф. Керенского. – В.Х.) из Думы повесят за его ужасную речь – это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером. Все жаждут и умоляют тебя проявить твердость».

Одной из причин крушения державы явилось и то, что Императорский Дом Романовых, насчитывавший к тому времени 65 человек, 16 из которых носили титул великого князя, оказался расколотым. Ряд великих князей, обеспокоенных возможными последствиями грядущей революции, возросшим влиянием Распутина и Александры Федоровны на государственные дела, предприняли несколько попыток воздействовать на Николая II. Они считали, что в сложившейся ситуации необходимо пойти хотя бы на частичные реформы, претворяемые в жизнь через «ответственное министерство», и тем самым остановить неумолимый ход назревавших революционных событий, а не откладывать необходимые преобразования до конца войны. Они вспомнили о завете своего Венценосного предка, Царя-Освободителя Александра II (1818–1881): «Лучше начать сверху, чтобы не началось снизу». Эта позиция великих князей была поддержана матерью Николая II – вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Однако все попытки повлиять на «слабовольного» царя казались тщетными.