Когда они подъехали к дому, Билли как раз пытался представить отцовское лицо, но у него ничего не выходило. Фургон с вещами перегородил подъездную дорожку, так что Нора вынуждена была парковаться на улице. Когда она вынула из сумочки серебристый ключ, присланный Джоном Маккарти по почте, он оказался горячим на ощупь, Норе пришлось даже дуть на него. Она вылезла из «фольксвагена» и сложила переднее сиденье, чтобы вытащить малыша Джеймса.

— Мы приехали, — проворковала она.

Неподвижно сидя на месте пассажира, Билли смотрел прямо перед собой. Его медового цвета волосы сбились колтунами.

— Давай, страдалец, — сказала ему Нора, — Вылезай.

Мальчик нехотя выбрался из машины и поплелся за матерью. Он был тощий и узкоплечий, копия Роджера — а тот обладал идеальным телосложением для человека, которому по роду деятельности приходится прятаться в коробках и ящиках. Нора взяла младенца под мышку. Лужайка перед домом была подстрижена кое-как, вдоль дорожки белели пушистые шары одуванчиков.

— Подумаешь, сорняки, — хмыкнула Нора.

Они подошли к входной двери. Билли плелся позади так близко, что в буквальном смысле наступал ей на пятки. Ключ не подошел, пришлось обходить дом сзади и идти к черному ходу. Нора сделала знак грузчикам, которые столпились вокруг трухлявого деревянного стола для пикников и пили кофе из своих термосов.

— Ну вот мы и дома, — объявила Нора детям, когда рабочие отправились выгружать пожитки из фургона.

Шум машин, доносившийся с Южного шоссе, был таким громким, что с непривычки подступала головная боль, а в небе ревел снижающийся самолет. В темноте дом производил несравнимо лучшее впечатление.

— Не смотрите, как он выглядит сейчас, — произнесла Нора, — Думайте о том, каким он станет.

Джеймс захлопал в ладошки и ткнул пальчиком в направлении сетчатой двери, которая раскачивалась туда-сюда. Билли молча смотрел на мать; поймав пристальный взгляд старшего сына, Нора поудобнее примостила на плече Джеймса и похлопала его по спине. Заметив, что с наличников отслаивается краска, она закусила губу, и вид у нее стал такой расстроенный, что Билли с трудом сдержал желание сказать ей что-нибудь хорошее, но вместо этого сморщил нос и заявил:

— Тут воняет какой-то дрянью.

— Спасибо тебе огромное, — отозвалась Нора, хотя это была чистая правда, — Я знала, что ты найдешь чем меня ободрить.

Нора открыла замок и вошла в дом. Как только грузчики внесли манеж Джеймса, она установила его в кухне и посадила туда малыша. Отперев изнутри входную дверь, она вышла во двор и, протиснувшись мимо стоящих посреди дорожки дивана и каркаса кровати, вытащила из машины пакет с продуктами. Не обращая внимания на убийственный запах в кухне, она ножом вскрыла большую коричневую коробку и не ошиблась: противни оказались именно там. Духовка, едва ее включили, немедленно начала чадить, а на дальней конфорке обнаружилась позабытая кастрюля с густой бурой массой, однако Нора вытащила большую миску и надорвала упаковки с содой и ванилью.

— Ням-ням, — сказала она малышу, который пытался встать, держась за прутья манежа.

Прежде чем заняться тестом, она расстегнула браслет и положила его на стол. Браслет был подарком бывшего мужа. Наверное, стоило избавиться от него, но на цепочке собрались памятные вехи всей ее жизни: сердечко, которое когда-то подарил ей Роджер, молочный зуб Билли, крохотный позолоченный медвежонок, которого муж принес ей в больницу, когда родился Джеймс, миниатюрная гитара, которую Нора купила в тот день, когда Элвиса призвали в армию.

Нора все и всегда делала на глазок; готовила она не слишком хорошо, если не сказать ужасно, но если что-то ей и удавалось, то это выпечка. Роджер, тщеславная скотина, всегда слишком пекся о своей внешности, чтобы есть торты и печенье. Ему льстило внимание восхищенных женщин, он каждый раз поправлял волосы и делал вид, будто ничего не замечает, но Нора не сомневалась, что в ее отсутствие он все прекрасно замечал.

— Это кто тщеславная скотина? — заинтересовался Билли.

Войдя в дом, он так и не сдвинулся с места — стоял, прислонившись к сетчатой двери, и накручивал на палец волосы.

— Никто, — отрезала Нора, — И не смей говорить «скотина», — добавила она, обернувшись к нему и потрясая в его сторону противнем.

У Билли была одна особенность: он видел людей насквозь, словно стеклянных. К счастью, он никогда не улавливал мысли целиком, лишь бессвязные обрывки, и все же Нора никогда не знала наверняка: произнесла она что-то вслух или Билли своими антеннами уловил то, о чем она только подумала.

— Пойди займись чем-нибудь, — велела Нора.

Зажав нос, она сняла с плиты кастрюлю с бурой дрянью и вывалила ее в раковину.

— Тут нечем заняться, — сказал Билли.

Нора видела, что он положил глаз на забытый миссис Оливейрой коробок спичек.

— Даже не думай об этом, — предупредила она и предложила: — Пойди приберись у себя в комнате.

Билли застонал, но отправился в столовую. До него донесся голос матери: она спрашивала одного из грузчиков, выгрузили ли уже ее посвященную Элвису коллекцию, которая, если не считать видавшего виды плюшевого дивана, была, пожалуй, самой большой их ценностью. Гостиная и столовая представляли собой единое Г-образное помещение. С потолка свисала паутина, а подоконники и корпус вентилятора, вставленного в одно из окон, покрывал тонкий слой белой пыли.

Дальше по коридору располагались ванная и три небольшие спальни. На полу самой маленькой из них были свалены рейки от колыбельки Джеймса, а в самой большой громоздились горой чемоданы Норы. В третьей комнате, окна которой выходили на улицу, Билли обнаружил свои ковбойские сапоги и глобус; он светился в темноте, если подключить его к розетке. Из окна виднелись совершенно одинаковые дома на другой стороне, их «фольксваген», кое-как припаркованный у обочины одним колесом на газоне, и азалии, посаженные миссис Оливейрой. Билли уселся на пол у стены. Он думал, что не устал, но стоило ему склонить голову, как он мгновенно уснул. Пока мальчик спал, паучок на потолке выпустил тончайшую шелковистую нить и, спустившись по ней со своей паутины, в два счета оказался у Билли в кармане рубахи.

В отличие от большинства мам, мать Билли верила, что пауки приносят удачу. Она всегда закрывала глаза, собираясь с духом, прежде чем заставить себя вооружиться шваброй, обмотанной полотенцем, и отправиться снимать паутину. Ей самой удача улыбалась нечасто, зато она знала про нее почти все. Она знала, что, если замотать паутиной порезанный палец, кровь перестанет течь. Чтобы изгнать призраков, нужно поставить в доме блюдечко с солью. Три дождливых дня кряду — к чьему-то приезду. А если — эту примету Нора проверила на себе — муж разговаривает во сне, это к измене.

Не обращая внимания на царивший вокруг разгром, Нора продолжала возиться с тестом и перерыв сделала лишь для того, чтобы приоткрыть окна и проветрить дом, а также выписать чек грузчикам. Набившись в кухню, они, онемевшие от аромата ванили, во все глаза следили за кончиком Нориного языка, который она высунула, расписываясь на чеке. Когда рабочие удалились и первая порция печенья была вынута из духовки, Нора стряхнула с рук остатки муки и вытащила Джеймса из манежа.