Когда-то давно, в те блаженные времена детства, когда панВладислав Богуславский, шляхтич из Самбора, еще не успел пристроить своюединственную дочь в свиту панны Марианны Мнишек, он забавлялся тем, что училшалую девчонку орудовать саблей. Конечно, ручонки у Стефки были по-девичьислабоваты, однако у нее оказалась гибкая кисть, вдобавок ученица панаБогуславского была вынослива, упряма и хитра, как всякая Евина дочка. Онаспроста выучилась некоторым хитрым фехтовальным маневрам, и теперь именно онида еще неистовая гордость, вернее, гордыня, помогали Стефке держаться,забившись в угол и не подпуская к себе двух или трех нападающих.

Она защищала свою жизнь, свою честь, а сама молила Господа опомощи и пощаде. Раньше Стефка жила, как птичка пела, а мужчин любила так, какиные женщины любят наряды и драгоценности. В свои семнадцать Стефка уже успелапотерять счет поклонникам, делившим с нею ложе: раскинуться перед мужчиной длянее было то же, что другой даме или девице пройти на балу тур в полонезе! Новсегда, с самого первого раза, когда Стефка узнала своего самого первогомужчину, она сама решала, с кем проведет ночь или предастся торопливой страстигде-нибудь в кустах или в укромном уголке самборского замка, за гобеленами,щедро покрывавшими его стены, или на конюшне. Сделаться случайным игралищеммосковской черни, этих распаленных похотью мужиков, для нее было невыносимо, иона твердо положила себе броситься грудью на острие чужой сабли или чиркнутьлезвием по горлу, когда уже недостанет сил держать карабелю в руках. И все жепродолжала надеяться на лучшее – ведь среди ворвавшихся в царицыны покои был иНикита!

Этого черноглазого стрельца Стефка приметила в тот день,когда панна Марианна вместе со своей многочисленной свитой въехала в Москву иотправилась в Вознесенский монастырь, где ей предстояло провести под присмотромматери царя Димитрия Ивановича, инокини Марфы, неделю, оставшуюся до коронациии венчания с государем. При виде мрачных монастырских келий Стефка чуть незарыдала от ужаса (как, впрочем, и остальные придворные дамы панны Марианны!),но, озирая окрестности прощальным взором, готовясь похоронить себя заживо, онавдруг встретилась с самыми пылкими мужскими глазами, какие ей толькоприходилось видеть в жизни.

Этими глазами и внешностью своей Никита сразу напомнилСтефке Яна Осмольского, пажа панны Марианны и, по единодушному женскому мнению,первого красавца в ее свите, а может быть, и во всем Польском королевстве. Бедатолько в том, что Янек был еще не мужчина, а юноша, почти мальчик, а главное,он был так безраздельно влюблен в свою госпожу, что другие женщины, даже стольмолоденькие и аппетитные, как Стефка, для него не существовали. Однаконевероятные черные очи Янека порою являлись Стефке в грешных снах, только вэтих снах Ян был вполне зрелым мужчиной и смотрел на кокетливую камер-фрейлинуне равнодушно, как наяву, а с истинной страстью. И вот теперь сон почтисделался явью!

Пани Ванда Хмелевская что-то причитала о мрачности и темнотемонастырских келий, кои пагубно скажутся на ее здоровье, и совершенно незамечала, что рядом с нею происходит мгновенный сговор – пусть безмолвный, ностоль пылкий, что чудо, как бревенчатые стены старого монастыря не занялисьполымем! Глаза спросили, глаза ответили… и, чуть настала ночь, Стефкаперебралась через загодя примеченный пролом в монастырской ограде, нимало несомневаясь, что ее уже ждут.

Так оно и оказалось. Теперь каждый вечер она встречалась сНикитою. Неделя в монастыре показалась ей одной из самых упоительных в еежизни, потому что в красивом стрельце она нашла враз и нежность, и страстность,и грубоватую мужественность, которая сводила ее с ума. Встречи продолжались ипосле венчания панны Марианны, когда вся ее свита перебралась во дворец,находившийся в том же Кремле. Беда только в том, что торопливые соития в кустахскоро поднадоели Стефке, которая любила в мужчинах не только дерзость, но игалантность, а также изощренность. Ни того, ни другого в красавце москвитянинеи в помине не было, и если сначала Стефке было весьма по нраву, когда ее послепервого же поцелуя валят наземь и валяют по этой земле с великим пылом, тотеперь ей хотелось того, что у цивилизованных шляхтичей называется любовнойигрой, а у Никиты – беса тешить.

Тешить попусту беса ради бабьего удовольствия он нипочем нежелал, а у Стефки, не иначе, мозги свернулись, как скисшее молоко, в этойварварской Москве! По простоте душевной она взяла да и предложила Никитеразделить их забавы с кем-то третьим. Еще в Кракове два поклонника, настоящиеприродные французы и друзья не разлей вода, как-то приохотили Стефку к такимизысканным играм. Но французы – это одно, а московский стрелец – увы, совсемдругое… Никита обозвал Стефку блядью и ушел, причем по всему было видно, что унего руки чешутся отвесить ей пару хороших тумаков. Стефка пожала своимихорошенькими сдобными плечиками и решила забыть Никиту. Однако человекпредполагает, а Бог располагает… Наверняка ей бы удалось справиться с тягой кугрюмому москвитянину согласно мудрейшей поговорке: «Клин клином вышибают», нопоследовать ей Стефка просто не успела.

В ночь с 16 на 17 мая в Москве вспыхнул бунт. Заключенные,нарочно для сего выпущенные из тюрем и подстрекаемые боярами во главе с княземШуйским, бросились в Кремль с криками: «Бей Литву! Литва хочет извести нашегогосударя!» Одурманенным людям удалось прорваться в царский дворец. Толпаозверелой черни добралась и до царицыных покоев. Девушек насиловали, а Стефкаеще держалась из последних сил – на гордости истой шляхтянки, на надежде, чтоНикита забудет обиду, нанесенную ему Стефкой, и придет ей на помощь…

Еще минута – и она рухнула бы без сил, но тут Никитаопомнился и с криком: «Пошли прочь! Она моя!» – отогнал мужиков. А потом… потомон подозвал молодого парнишку, который топтался посреди спальни, возбужденныйувиденным, но робеющий подступиться к женщинам, и отдал Стефку ему на позор ипоругание. Да и сам не остался в стороне, решив сполна расквитаться зананесенное ему оскорбление! Никита и его сотоварищ вдвоем безжалостнонасиловали Стефку до тех пор, пока она не лишилась чувств.

В те минуты она молила Господа о смерти… но он не внялмольбам бедной маленькой грешницы!

Она жива. Ее отторгли от своих – вокруг не царицыны покои, акакая-то убогая каморка с земляным полом, рядом с ней только Никита и этанеизвестная женщина со злобным голосом и глазами, переполненными ненавистью.

Как она попала сюда? Живы ли ее подруги, ее племенники, еегоспожа? Она боялась спросить, потому что боялась ответа…