Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мебель была самая обычная, а ковер заметно потерт. Везде висели охотничьи гравюры, и всюду были книги. Часть их чинно стояла на полках в нишах, но остальные громоздились грудами по углам. На одном конце каминной полки красовалась пинтовая оловянная кружка — очень любопытная кружка, доверху набитая чеками и банкнотами. Некоторые даже вывалились на решетку внизу. Я с удивлением рассматривал эту странную копилку, но тут в комнату вошла миссис Холл с чайным подносом.
— Вероятно, мистер Фарнон уехал по вызову, — заметил я.
— Нет, он уехал в Бротон навестить свою мать, так что я не знаю, когда он вернется.
Она поставила поднос и ушла. Собаки мирно расположились по всей комнате, и, если не считать небольшой стычки между скотчтерьером и кокер-спаниелем за право занять мягкое кресло, от недавней живости их поведения не осталось и следа. Они лежали, поглядывая на меня со скучающей дружелюбностью, и тщетно боролись с неодолимой дремотой. Вскоре последняя покачивающаяся голова упала на лапы, и комнату наполнило разнообразное посапывание и похрапывание.
Но я не разделял их безмятежности. Меня одолевало сосущее чувство разочарования: я с таким напряжением готовился к разговору с мистером Фарионом и вдруг словно повис в пустоте! Все выглядело как-то странно. Зачем приглашать помощника, назначать время встречи — и уезжать в гости к матери? И еще: если бы он взял меня, мне предстояло сразу же остаться тут, в этом доме, но экономка не получила никаких инструкций о том, чтобы приготовить для меня комнату. Собственно говоря, ей обо мне вообще ни слова не сказали.
Мои размышления были прерваны звоном дверного колокольчика. Собаки, словно от удара током, с воплями взвились в воздух и клубком выкатились в дверь. Я пожалел, что они относятся к своим обязанностям столь серьезно и добросовестно. Миссис Холл нигде не было видно, и я прошел к входной двери, перед которой собаки усердно проделывали свой коронный номер.
— Заткнитесь! — рявкнул я во всю мочь, и лай мгновенно смолк. Пять собак смиренно закружили возле моих лодыжек — впечатление было такое, что они чуть ли не ползают на коленях. Но всех превзошел красавец грейхаунд, оттянувший губы в виноватой ухмылке.
Я открыл дверь и увидел перед собой круглое оживленное лицо. Оно принадлежало толстяку в резиновых сапогах, который развязно прислонился к решетке.
Здрасьте, здрасьте. А мистер Фарнон дома?
— Нет, он еще не вернулся. Не мог бы я вам помочь?
— Ага. Передайте ему от меня, когда он вернется, что у Перта Шарпа в Барроу-Хиллз надо бы корову просверлить.
Просверлить?
— Угу, она на трех цилиндрах работает.
— На трех цилиндрах?
— Ага! И если ничего не сделать, так как бы у нее мошна не повредилась.
— Да-да, конечно.
— Не доводить же до того, чтобы у нее опухло, верно?
— Разумеется, нет.
— Вот и ладно. Значит, скажете ему. Счастливо оставаться!
Я медленно вернулся в гостиную. Как ни грустно, но я выслушал первую в моей практике историю болезни и не понял ни единого слова.
Не успел я сесть, как колокольчик вновь зазвонил. На этот раз я испустил грозный вопль, остановивший собак, когда они еще только взлетели в воздух. Сразу разобравшись, что к чему, они обескураженно вернулись на облюбованные места.
Теперь за дверью стоял серьезный джентльмен в кепке, строго надвинутой на уши, в шарфе, аккуратно укутывавшем кадык, и с глиняной трубкой точно под носом. Он взял ее в руку и сказал с сильнейшим ирландским акцентом:
— Моя фамилия Муллиген, и я хотел бы, чтобы мистер Фарнон изготовил микстуру для моей собачки.
— А что с вашей собачкой, мистер Муллиген?
Он вопросительно поднял бровь и поднес ладонь к уху.
Я загремел во весь голос:
— А что с ней?
Он несколько секунд смотрел на меня с большим сомнением.
— Ее выворачивает, сэр. Очень сильно.
Я почувствовал под ногами твердую почву и уже прикидывал, как точнее поставить диагноз.
— Через сколько времени после еды ее тошнит?
— Что-что? — Ладонь снова поднялась к уху.
Я нагнулся поближе к нему, набрал воздуха в легкие и взревел:
— Когда ее выворачивает… то есть тошнит?
Лицо мистера Муллигена прояснилось. Он мягко улыбнулся.
— Вот-вот. Ее выворачивает. Очень сильно, сэр.
У меня не осталось сил на новую попытку, а потому я сказал ему, что позабочусь о микстуре, и попросил его зайти позднее. Вероятно, он умел читать по губам, потому что медленно побрел прочь с довольным видом.
Вернувшись в гостиную, я рухнул на стул и налил себе чаю. Едва я сделал первый глоток, как колокольчик снова зазвонил. На этот раз оказалось достаточно одного свирепого взгляда, чтобы собаки покорно вернулись на свои места. От их сообразительности у меня стало легче на душе.
За дверью стояла рыжеволосая красавица. Она улыбнулась, показав множество очень белых зубов.
— Добрый день, — произнесла она светским тоном. — Я Диана Бромптон. Мистер Фарной ждет меня к чаю.
Я сглотнул и уцепился за дверную ручку.
— Он пригласил вас на чай?
Улыбка застыла у нее на губах.
— Совершенно верно, — сказала она, чеканя слова. — Он пригласил меня на чай.
— Боюсь, мистера Фариона нет дома. И я не знаю, когда он вернется.
Улыбка исчезла.
— А! — сказала она, вложив в это междометие чрезвычайно много. — Но в любом случае не могу ли я войти?
— Ну конечно. Разумеется. Извините, — забормотал я, поймав себя на том, что гляжу на нее с разинутым ртом.
Я распахнул дверь, и она прошла мимо меня без единого слова. Дом, по-видимому, был ей знаком: когда я добрался до поворота, она уже исчезла в гостиной. Я на цыпочках прошел дальше и припустил по извилистому коридору галопом и ярдов через тридцать влетел в большую кухню с каменным полом, где обнаружил миссис Холл. Я бросился к ней.
— Там пришла гостья. Какая-то мисс Бромптон. Она тоже приглашена к чаю! — Я чуть было не потянул миссис Холл за рукав.
Ее лицо хранило непроницаемое выражение. А я-то думал, что она хотя бы горестно всплеснет руками! Но