– Светик, приветик! Когда уже ты и мне такую королеву найдёшь? А то я тебя у Дока отобью.

– Второй такой Светик не водится на свете, – рифмует Док.

– Да я уж и крокодилицу приласкать готов. Или эту, верблюдицу.

– Надо правильно выражаться – верблядь! Ты ж у нас письменник.

– А ты ж москаль, Док, но украинские слова, я слышу, знаешь. Добро, тогда переведи на русский фамилию, которую будет носить наш капитан-директор, герой моих «Юморских рассказов» – Шахрай.

– Ну-у, фамилия вообще-то распространённая. М-м-м, – мычит Док, – не знаю, сдаюсь, господа присяжные.

– Добро, намекну. Вы же знаете, что он селёдочной икрой приторговывает – японцам продаёт, на плавбазу «Хое-мару». У япошек же традиция: на Новый год в каждой семье должен быть хоть один ястык именно селёдочной икры. А валютой он потом делится с береговым начальством…

– Вор?! – выпалила Светка, не прерывая готовку закусона – селёдки под шубой. Я покачал головой: нет.

– Угодник, подхалим? – это Док.

– Подхалим – пидлабузнык. А распространённый, как ты говоришь, Шахрай – это жулик!

– Ну, так и вот, господа присяжные, за нашего жулика! – Док поднял мензурку с мениском спирта на риске 50 г, налил мне в стопарик и повторил дважды эту операцию – Светке и себе.

На сельдевой путине такие праздники – редкость: Магадан далеко, а вся остальная цивилизация – и того дальше. И мы разгулялись, разболтались и в конце концов раскололи Дока на вторую операцию ещё по пятьдесят. После чего он спрятал плетёный десятилитровый сосуд (в нём было уже не больше литра) в сейф, закрыл на ключ и, строго взглянув на Светку, спрятал его в карман.

– Вот я расскажу вам, ребята, как я однажды стал садистом, – раскинув руки по подлокотникам гинекологического кресла, расслабился после второй рюмашки Док. Ну, вы же знаете, что я раньше служил на крейсере и был – кораблятский коновал! Ну так и вот, как-то перед праздником, Днём военно-морского флота, командир лично, взяв с собой замполита и меня, решил сделать обход корабля. Проверили каюты, кубрики, все БЧ, даже в машину заглянули – везде порядок, никакого криминала. На самой верхотуре, на пеленгаторном мостике, зашли в калориферную и завертели носами, учуяв нечто. И – вот он, в укромном уголке, под рогожей, наш родимый ПХВ, полихлорвиниловый вкладыш для сто двадцатилитровой бочки. Полнёхонек, неплотно так завязан поверху пеньковым обрывком и знай себе попыхивает в теплоте сивушно-бражным духом. Командир классическим баритональным басом – замполиту, тенору:

– Комиссар, а ну-ка определи, когда бражка созреет?

Замполит зачерпнул ладошкой, продегустировал бражку и ответственно ответствовал:

– Завтра!

– Док, – повернулся ко мне командир, – у тебя есть пурген?

– Так точно!

– Давай тащи сюда. Грамм двести. А лучше триста.

– Но этого хватит не на одну лошадь, – говорю, – а на всю конюшню.

– Вот и славно. Пусть конюшня море удобряет…

Ну, так и вот, господа присяжные, через два дня (комиссара, знать, нюх подвёл) на трое суток всю БЧ-5 вырубило.

Дока явно вдохновило внимание слушателей – мы со Светкой и про закуску забыли. Ну и вот так и вот, как говорит Док, появилась у меня в томе «Юморских рассказов» целая серия под названием «Айболиты»: «Садисты», «Терапунька» (это он про свою любовницу терапевтшу поведал, не стесняясь Светки), «Ад узум» (вовнутрь с латинского, про то, как два матроса спёрли у него камфарный спирт и пробовали его употребить) и «Диагноз». Последний стоит хотя бы коротко пересказать. Это было уже на «Десне». Рулевой пришёл к нему с жалобой на печень. Ещё в армии он гепатит поймал, желтуху, ну а тут прямо скрутило парня. И Док мигом «поставил диагноз»:

– Ты со вторым штурманом вахту стоишь?

– А-а, – раскрыл рот матрос, – как вы узнали?

– Жареная картошка по ночам на говяжьем жиру.

– Ага, – восхитился матрос, забыв про боль. – Вы прям как подсмотрели! Это ж у нас традиция…

Богомазы, свидетельствуют летописцы, постились, прежде чем взяться за кисть. Я же, вернувшись в свою каюту, не удержался и после «ад узум» засел за «юморские». Под бондарный секстет, представьте себе, классно работалось, ну то есть, пардон, дурью маялось. Ай, спасибо, Док! И вновь каюта превратилась в океанариум, и поплыли сначала Сельдяной Король со Светкой Королевой, а следом могучие сейвалы, заглатывающие косяк сельдей, фильтруя тонны воды целой сотней полуметровых пластин волосатого китового уса. За ними, взрезая серебряные стаи, продолжали беспредел сельдевые акулы капитализма… совсем как нынче на святой некогда Руси. А косяки, как и положено косякам, сплочёнными косяками плывут и плывут им навстречу, безмолвствуя, как выразился Пушкин без малого двести лет назад в драме «Борис Годунов». И это – тоже он:

Где-то лет через десять случайно залечу в Москву (не люблю вообще бывать там) и презентую Доку, приземлившемуся на родине, свою книжку с таким автографом:

Дорогому Айболиту Анатолию-свет-Васильевичу на память о селёдке, бондарях, «Десне»-броненосце и её командире Шахрае. Дурью отмаявшись, прошу не шибко строго судить меня, господа присяжные!

Владивосток. Декабрь 2016

28.10.85, пон. Скоро месяц как в море. Сплошные штормы-шторма, нордовые ветра до 30–35 м/сек. Редкая картина сегодня: чуть поредели, посинели облачные валы, засветлел горизонт на севере, высветились снежные хребты Колымы, ну прямо коралловые, а порой и хрусталём сверкают под лучами солнца, прячущегося в нахлобученном небе.

19.11.85, вт. – Судовое время 7 часов. По судну подъём. Сегодня 19 ноября, вторник. Погода: ветер северный, 12 м/сек., зыбь, давление 762 мм рт. столба, облачно… Дззын-н-нь!.. Проверка авральной сигнализации…

И так вот монотонно, на одной скрипучей ноте, изо дня в день – ртутного столба, облачно – вещает по утрам 4-й помощник, 24-летний старичок, издалека – мальчишка.

18.10.97. – Начальник колонны судов Преображенской Базы тралового флота Охотоморской промысловой Анатолий Иванович Твердохлеб: В марте-мае сельдь в Охотском море просто губят – работают «доблестные» МРКТ (морозильно-рыболовные тральщики кормового траления) на минтае, им сельдь девать некуда, а её в прилове до 40 %. И практически вся – за борт!.. Суда, на которых сидят инспекторы рыбвода, сельдь морозят, но их – единицы. Говорит инспектор Охотрыбвода: Выловили в марте-мае (считая со ставными неводами) 65 тыс. т сельди. Соцварварство, капварварство – один хрен! – варварство. «После меня – хоть потоп…»

Рыбозаводским мальчишкам, ходившим в школу Олюторского рыбокомбината, шесть километров пути до родного посёлка никогда труда не составляли. А сегодня, в такой ясный, послештормовой, солнечный день, к тому же после уроков, так и хотелось бежать вприпрыжку. Ко всему ещё, выйдя из класса, увидели они в заливе большой пароход. Впрочем, вы бы не приметили ничего достойного внимания. Вам показалось бы странным волнение мальчишек, взбудораженных чёрной точкой на горизонте, ослепительно синем горизонте залива. Но точка точке рознь. Это была жирная точка, продолговатая, видная далеко-предалеко, куда дальше, чем обычно хватал глазом комбинатовские сейнеры даже самый глазастый из них. Им было в среднем по десять-двенадцать лет, а последняя промысловая экспедиция, работавшая на олюторской сельди, закончилась до их появления на свет. И потому большой пароход – это было почти такое же диво, как открытие клуба в посёлке или посадка межпланетного корабля, например, с Сириуса.