Этот большой бурлящий и израненный город дал мне лучшее доказательство того, что только движение Сопротивления может обеспечить возрождение Франции, но эта надежда может исчезнуть, если освобождение станет символом беспорядка. В остальном, те представители власти в Марселе, которые придерживались политики компромисса, выказывали свое явное удовлетворение твердостью моей позиции. Нужно сказать, что выступление генерала де Голля перед толпой, собравшейся на площади дю Мюи и на улице Сен-Ферреоль, появление на главной улице города Ла-Канбьер и на встрече в ратуше с мэром Гастоном Деферром вызывало волну народного сплочения, отчего казалось, что все проблемы становятся менее трудными. А раз так казалось, значит, так оно и было на самом деле.

Во второй половине дня я быстро добрался самолетом до Тулона. Самое удручающее впечатление произвели арсенал, набережная Кронштадт, полностью разрушенные кварталы, прилегающие к порту, и обломки кораблей, затопленных на рейде или в доках. Но зато каким ободряющим контрастом выглядела эскадра, выстроившаяся в открытом море для смотра. Мне были представлены три дивизиона под командованием адмиралов Обуано и Жожара и капитана первого ранга Лансело соответственно. Всего в строю находились броненосец «Лотарингия»; крейсера «Жорж Лейг», «Дюгей-Труен», «Эмиль Бертен», «Жанна д'Арк», «Монкальм», «Глуар»; легкие крейсера «Фантаск», «Мален», «Террибль»; около тридцати миноносцев, подводных лодок, сторожевых кораблей и тральщиков. В сопровождении Луи Жакино, морского министра, адмирала Лемонье, начальника Генерального штаба и командующего морскими силами, и адмирала Ламбера, командующего военно-морским округом, я поднялся на борт сторожевика «Ла Пик» и медленно обошел строй военных кораблей. При виде сорока кораблей, расцвеченных флагами, слыша приветствия с мостиков штабных офицеров, «ура» экипажей, выстроенных у бортов, я почувствовал, что наш флот забыл горечь поражений и вновь обрел надежду.

16 сентября я уже был в Тулузе, где происходили сильные волнения. Во все времена юго-запад страны был раздираем противоречиями, а сейчас их усугубили политика правительства Виши и драма оккупации. К тому же маки, весьма многочисленные в этом районе, вели свои операции настолько жестко, что в результате сегодня здесь кипело недовольство и элементарно сводились счеты. Ситуация была обострена еще из-за того, что вражеские войска, действовавшие в Аквитании, проводили здесь жестокие расправы при активной помощи предателей из местного населения. Кроме того, лучшие части внутренних сил ушли в Бургундию на соединение с 1-й армией, а в Тулузе остались крайне разношерстные военные формирования. Наконец, близость испанской границы усиливала напряжение. Дело в том, что многие испанцы, нашедшие приют в Жере, Арьеже, Верхней Гаронне после гражданской войны 1936–1939, ушли в маки и теперь не скрывали своего намерения вернуться на родину с оружием в руках. Коммунисты, хорошо организованные и занявшие стратегические посты в управлении и координации военных действий, раздували очаги волнения, чтобы овладеть ситуацией. Частично им это удалось.

На власть комиссара республики в этом регионе покушались некоторые военные командиры внутренних сил. Пьер Берто[14], который возглавлял в Сопротивлении крупную подпольную организацию, был назначен на этот пост в связи с тяжелым ранением своего предшественника Жана Кассу[15]. Когда Берто попытался взять бразды правления в свои руки, ему воспрепятствовал полковник Ашер, он же Раванель[16], командир маки района Верхней Гаронны, возглавивший командование военным округом; он располагал широкими, но нечетко определенными полномочиями.

Вокруг Раванеля образовался своего рода «совет народных комиссаров» из командиров вооруженных подразделений. Члены этого «совета» настаивали на проведении чисток своими силами, при этом жандармерия и республиканская гвардия содержались в отдаленных казармах без увольнений. Нужно отметить, что начальник штаба полковник Нотенже, офицер с большим опытом, старался противостоять злоупотреблениям, царившим в административной неразберихе. Но это ему не всегда удавалось. К тому же, в регионе формировалась испанская «дивизия», которая во всеуслышанье провозгласила своей целью марш на Барселону. Ну и, наконец, английский подполковник, известный как «полковник Илер» и в свое время внедренный в подразделения маки, дислоцированные в районе Жер, британскими спецслужбами, имел в своем распоряжении несколько военных групп, которые подчинялись только приказам из Лондона.

Утром 17-го числа с рассчитанной торжественностью я произвел смотр всех частей. Я надеялся, что мое непосредственное общение с партизанами пробудит в каждом из них солдатский дух послушания и дисциплины, обладать которым они стремились. Во время смотра я понял, что преуспел и понемногу достиг понимания. Затем все части под командованием полковника Раванеля прошли передо мной парадом. Зрелище было красочным. Впереди, со штыками наперевес, шел русский батальон, сформированный из бывших власовцев, которые служили вначале у немцев, но вовремя дезертировали и присоединились к Сопротивлению. Затем прошли испанцы под командованием своих генералов, и потом уже части Французских внутренних сил. Вид их самодельных знамен и вымпелов, стремление выдерживать армейское разделение на взводы, роты и батальоны, старание придать своей одежде вид военной формы, а главное, походка, взгляды, слезы людей, марширующих передо мной, показывали, насколько эффективен и полон достоинств военный устав. На мой взгляд, этот парад явился, как и всюду, отражением настроения народа.