в объятья, прижимая к своему телу. Я чувствовала его запах, ощущала трепет его руки в моих волосах. Наркота расползалась по всему моему телу. Свет от ламп стал расплываться в моих глазах.

И вдруг музыка оборвалась. Ханна вскочила на стул и зашикала на толпу. Хриплыми голосами мы начали обратный отсчет: десять, девять, восемь…

– ОДИН!

С Новым годом!

И вот знакомое и нереальное ощущение прикосновений губ Генри к моим губам. На какое-то время я потеряла его из виду, когда Мила и Джесс потащили меня с собой танцевать, но сердце мое продолжало биться так сильно, что ему просто не хватало места в груди.

Вскоре я вышла в сад и обнаружила там Генри и Дила. Попыхивая косяком, Дил что-то рассказывал, корчась от смеха.

– Над чем смеетесь? – поинтересовалась я.

Дил был уже в хлам пьян, чтобы адекватно реагировать, а Генри просто пожал плечами. Я забрала косяк у Дила и смачно затянулась, надеясь снять напряжение.

– Если хочешь, я тебя туда поселю, – сказал Генри Дилу.

– Это куда? – встряла я.

– Да моя семья владеет домом в Корнуолле. Удаленное и тихое место. Я говорю Дилу: заселяйся, сможешь там спокойно писать.

Видно было, как Дил пытается сосредоточиться. Наконец он ответил:

– Я был бы просто счастлив. А ты это серьезно или, ну, просто так, к слову?

– Я просто так ничего не говорю, – спокойно ответил Генри и затянулся сигаретой.

– Ты лучший, Генри.

Откуда-то издалека послышались хлопки, в воздухе запахло порохом. Мы увидели, как над Лондоном вспыхнуло несколько белых звезд.

На танцполе рок-н-ролльные вихляния вытеснила дикая пульсация хаус-музыки.

– Черт! – вырвалось у меня.

– Вперед! – заорал Дил и ринулся в студию, чтобы слиться с беснующейся толпой.

Генри привлек меня к себе в раскрытую полу пиджака и, укутав ею, поцеловал, на этот раз настойчиво и требовательно. Экстаз тепло и мягко наполнил все мое тело.

– Вот дерьмо, – прошипел Дил, остановившись в дверях, и повернулся к нам. – Генри, тебе не захочется на это смотреть.

Из студии доносились хохот и аплодисменты, толпа явно потешалась над каким-то зрелищем. Не имея возможности разглядеть, что там произошло, я уставилась на Генри. Он со своим ростом под метр девяносто мог послужить эдаким человеческим перископом. И я сразу поняла, что что-то не так.

– Генри! Генри, что там? – тормошила я его.

На скулах Генри заходили желваки.

– Там Марла, – ответил он.

– Что она?

Мне удалось протиснуться сквозь столпотворение тел к центру танцпола, и я увидела старшую сестру Генри, абсолютно голую. Из-за высокого роста и распущенных волос она напоминала воздушного змея. Почти с гимнастической ловкостью она извивалась вокруг Ржавого, который и сам выглядел совершенно невменяемым.

Я обернулась к Генри и прокричала:

– Хочешь уйти отсюда?

– Да, – кивнул он, – да, спасибо.

В такси Генри положил голову мне на колени и поэтому не мог видеть блаженную улыбку на моем лице, с которой я никак не могла справиться. Он издал глухой стон, зарывшись в складки моего платья.

– Мне так стыдно за нее, – наконец заговорил Генри. – Завтра она сама ужаснется этому, и у нее может случиться настоящий нервный срыв.

Мне было знакомо это чувство. Слава богу, в этот раз оно было не моим.

– Да не переживай, – попробовала успокоить его я. – Это ж Новый год, все упиваются в стельку. Никто и не вспомнит.

– Кроме меня.

– Ну, хорошо. Эта картина, похоже, навечно отпечаталась на сетчатке твоих глаз. Но больше никто не вспомнит.

Он рассмеялся. Мы все еще были под кайфом.

Как только мы миновали электронные рекламные щиты на площади Пикадилли и отсветы «Кока-Колы» вперемешку с новейшими технологиями «Эппл» отплясали на моих оголенных коленках, Генри попросил водителя остановиться.

– Мы что, в клуб сейчас? – спросила я, выбираясь из такси.

Он взял меня за руку и поставил лицом к черной металлической двери, затесавшейся между огромными витринами магазинов. В руке у него позвякивала связка ключей.

– Генри, ты что, здесь живешь?

Должно быть, я десятки раз проходила мимо этого места по пути на выставки в Королевской академии, но никогда не замечала этой двери. Возможно, она появляется только в новогоднюю ночь.

Черная дверь тяжело закрылась за нами, и мы оказались в небольшом фойе. Швейцар в униформе, такой же идеально рождественский, как и гигантские медведи перед магазином игрушек «Хамли», мимо которых мы только что проезжали, приветствовал Генри: «Мистер Ташен». Я не сдержала ухмылку. Генри пожелал ему счастливого Нового года и потащил меня в просторный внутренний двор, где с каждой стороны располагались то каменные, то деревянные стойла для лошадей.

– Прости, мы что, переместились в прошлое?

– Анахронизм восемнадцатого века, – пояснил Генри. – Престарелым рыцарям, которые здесь жили раньше, нужно было где-то держать своих боевых коней.

– Точно, – прошептала я, изо всех сил стараясь подавить в себе желание расхохотаться.

Снова бряцанье ключами, затем три лестничных пролета, покрытые ковром. Воздух слегка влажный, попахивает затхлостью.

– Вот и пришли, – сказал Генри, и я проследовала за ним в очередную дверь.

Несколько шагов – и я в Лондоне давно минувшей эпохи. Неимоверно высокие потолки, огромные окна, обрамленные метрами и метрами тяжеловесных бархатных штор. Старинная мебель, словно выставка древесных пород Англии: комоды из орехового дерева, книжные полки из вишни и дубовые столы. Единственное, что напоминало о современности, – это потрепанный провод от телефонной зарядки, нестройный ряд нескольких пар кроссовок и музыкальные колонки фирмы «Боуз».

Я переходила из комнаты в комнату, пытаясь осмыслить увиденное, и в недоумении устроила Генри допрос:

– Почему ты здесь живешь? Ты что, шпион? Нам чуть больше двадцати, никто из нас не стал бы здесь жить.

Генри пустился в разъяснения: это здание называется Олбани, построено в конце 16-го столетия как прототип рыцарских апартаментов. Мать Генри – Кристиана – получила эту квартиру в наследство от своей тетки Беатрис, которая вышла замуж за кондитерского магната, но детей с ним не имела. Сама Кристиана предпочитает жить за городом, так что Генри получил эту квартиру в свое распоряжение просто за символическую ренту.

– Ну ты и говнюк, – только и смогла выдавить я.

– Так было задумано… – сказал Генри, но не закончил, поперхнувшись смехом.

– Ну-ну, – закивала я, изображая сарказм.

Мы оказались в спальне, и Генри включил лишь один светильник. На стене вытянулись наши тени. Плюхнувшись на кушетку, расположенную в нише у окна, он начал расшнуровывать ботинки. Какое-то время я наблюдала за ним, затем подошла и опустилась сверху, обхватив коленями его бедра. Я взяла его голову в свои руки и поцеловала. Так, как хотела бы, чтобы целовали меня.